– Софья Михайловна, развейте миф, что музей – это нечто нафталиновое, склад старых, забытых вещей, которые лежат в запасниках, и их никто никогда не видел. Что такое музей, на самом деле?

– Это непростой вопрос по поводу склада вещей. Наши музеи, в целом, и театральные, в частности, в последнее время претерпевают большие изменения, но постулат, о котором вы сказали, остается: действительно, очень много хранится в запасниках. У любого музея есть четыре основные задачи: собрать, изучить, показать и сохранить. В зависимости от контекста времени немного смещаются акценты. В начале советской власти основной задачей музеев было именно сохранить, потому что слишком уж много было желающих разорить дворянские усадьбы, прибрать к рукам сервизы, мебель и все остальное. Надо благодарить наших старших коллег, которые смогли почти все отстоять. Богатейший музейный фонд удалось сохранить.

Почему такие большие запасники? Так уж устроена голова музейщика, что надо ежедневно думать о том, что в будущем из любого события можно сделать выставку. Музейщики как никто понимают про вечность.

– Как  историки…

– Да. Музей – большое изобретение цивилизации, само воплощение истории.

– Когда открылись первые музеи?

– Относительно недавно, в восемнадцатом веке. В религиозных зданиях, во дворцах и до этого хранились вещи, но это не было музеем. Первым «настоящим» музеем в Европе принято считать Лувр, открытый в 1793 году. В России несколько музеев были учреждены царской фамилией. Первым русским музеем является Кунсткамера, учреждённая царём Петром I в начале восемнадцатого века. И в основе всех последующих музеев до революции также лежали царские коллекции. Вообще музей – это сокровищница артефактов.

– А для чего нужны театральные музеи, на ваш взгляд?

– Одна из проблем нашего времени – сохранение театрального наследия в стране. Некоторым театральным деятелям кажется, что до них ничего не было, но театральные музейщики, как историки, по-другому видят этот мир. В одиночку невозможно сохранить театральное наследие, а сохранять его нужно, нельзя ничего выбрасывать. На сайте Государственного центрального театрального музея имени А.А. Бахрушина есть Ассоциация театральных музеев, которая пытается помочь театрам в организации музеев. Там заявлено, что более 500 театров присоединились к музейной организации.

       Любой музей придает театру весомость. Слово «музей» вызывает доверие. Сейчас рассматривается вопрос о законодательном праве называться музеем, а то развелось множество «музеев водки» и подобных. Музей – это подлинники и подлинные истории.

– Давайте поговорим о вашем театральном музее…

– Наш музей был организован самими основателями Московского художественного театра К.С, Станиславским и Вл.И. Немировичем – Данченко. Была создана Архивная комиссия в год 25-летия театра и организован музей. Музей был создан, конечно, не для самолюбования. Немирович-Данченко говорил, что музей – «правдивое зеркало театра», которое отражает все, что там происходит: «Музей сохраняет и делает рельефным не только то, что служит к славе театра; в своем благородном историческом объективизме он занимается и нашими слабостями, и ошибками, и нашими преступлениями. Все, что мы сейчас делаем, он подберет в красках, письмах и фотографиях и покажет будущему. Не вспоминать ли нам почаще об этом правдивом летописце? Да, вспоминать в самой гуще нашей работы! Ведь не уйти нам от суда музея…».

Отцы основатели не собирались воздвигать памятник себе. Станиславский, по своей сути, был архивистом, он с юных лет писал дневники…

– Тогда все образованные люди писали дневники…

– Да, как теперь говорят психотерапевты, это очень полезно. По дневникам Станиславского видно, как человек себя препарирует, где был хорош, где не очень. Константин Сергеевич принялся собирать все о своей театральной деятельности еще до образования МХАТа. Это были Алексеевский кружок и Общество искусства и литературы, для которых Станиславский сам клеил макетики из картона.

Вот сегодня большая часть сценографии создается в электронном виде, а как это сохранить для потомков?

– Действительно, цифровые носители информации постоянно меняются, кто, например,  сейчас может воспользоваться дискетой или видеокассетой? Оборудование устарело и не используется больше, а ведь там хранятся записи, как их прочесть?

– Это серьезная тема для обсуждения: как сохранить наследие. У нас нет методических указаний от Министерства культуры, как хранить. Они советуют сохранять записи на флешку…

– Так ее через десять лет будет некуда вставить…

– И сколько там внутри может храниться информация, тоже ведь неизвестно… Нужен материальный носитель. Тексты мы на всякий случай распечатываем, фотографии тоже.

– Вот приходит к вам посетитель. Сможет ли он самостоятельно разобраться в вашей экспозиции?

– Если человек не имеет отношения к миру театра, ему будет трудновато одному разобраться, ведь каждый наш экспонат интересен не столько сам по себе, а именно как предмет, вокруг которого строится история. Музей, в каком-то смысле можно назвать переводчиком с театрального языка, рассказчиком про какие-то вещи, которые остаются за скобками. Например, возьмем символ МХТ – чайку. В нашей экспозиции хранится фрагмент оригинального первого занавеса. Если не рассказать посетителю, кто такой Шехтель, кто такой Морозов, как они за три месяца перестроили театр так, что с инженерной точки зрения МХАТ оказался самой передовой сценой в мире, и почему именно чайка стала символом театра, как он поймет, что она значит для МХТ? Что именно актуальная драматургия Чехова дала толчок феноменальному расцвету нового театра. И еще надо же рассказать о новом подходе к режиссуре, к художникам…

– И так про каждый экспонат?

– Да, понимаете, сюда можно приходить самостоятельно, и мы будем рады каждому, но интереснее всего ходить по музею с сопровождением. Наши экскурсоводы влюблены в свое дело – другие у нас просто не задерживаются, и они рассказывают очень увлекательно, что хочется приходить на экскурсии потом снова и снова.

– В Москве несколько сотен музеев, как люди узнают про ваш музей?

– Действительно, в Москве  очень большая конкуренция, но мы стараемся, чтобы о нас узнали. Проблема у нас только одна: завести человека в Музей МХАТ. Как только он к нам попадает, тут же очаровывается, и дальше все хорошо. Главное, преодолеть некое предубеждение массового посетителя, что театральный  музей – специфический, что непосвященному человеку может быть скучно.

– Софья Михайловна, непоколебимо мнение, что музейщики должны быть непременно людьми в возрасте, но, глядя на вас, понимаешь, что музейное дело – молодое и живое.

– Когда я пришла в музей, три четверти сотрудников были значительно старше 60 лет, сейчас у нас сильно помолодел состав.

– Теперь у вас – энергичная молодая команда, а расскажите о ваших посетителях, кто они – по образованию, по возрасту?

–  Основная категория нашей публики – интеллектуальная, в основном, женщины сорок плюс…

– Они же  – основной контингент театральной публики…

– Это правда. Мы сейчас нацелены на детскую аудиторию, у нас есть несколько программ, помимо Пушкинской карты, которая, надо сказать, тяжело в Москве идет: очень многие школьники даже не завели эту карту. Можно назвать эти программы профориентационными: они рассказывают детям про театральные профессии в виде игры. Мы проводим их по театру, показываем сцену, зал, гримерки, когда там никого нет… Программа «Приоткрытый занавес» пользуется невероятной популярностью.

– Для детей какого возраста?

–  И для начальной школы, и для подростков у нас есть прекрасные программы с мастер-классами. В этом году у нас было много экскурсий для детей-инвалидов, в основном, по зрению и по слуху, потому что с колясками к нам сюда не зайти.

– Зрители, приходящие на спектакль, к вам в музей попасть могут?

– К сожалению, у нас сложное переплетение помещений с театром, и, чтобы не путать посетителей и зрителей, мы работаем до 18:00, а потом уже зрителей запускают в театр. Зеленое фойе, где проходят наши выставки, открыто для зрителей МХТ, можно походить по выставке перед началом спектакля или в антракте. К нам же посетители попадают через вход на Малую сцену, там есть стеклянная дверь в музей.

– У вас ведь еще есть филиалы?

– Да, с одной стороны, мы – Музей театрального искусства, с другой стороны, Музей МХАТа, еще к нам относятся Дом-музей К.С. Станиславского и мемориальная квартира Вл.И. Немировича-Данченко. Это отдельный тип музеев. А еще у нас богатейшая коллекция произведений выдающихся театральных художников: мы храним картины и эскизы Бенуа, Вильямса, Добужинского, Левенталя, Рабиновича, Рериха…  

– Конечно, невозможно все это объять…

– Первоначально собрание музея насчитывало всего 275 предметов и располагалось под сценой театра. Сегодня у нас 342 тысячи единиц хранения. Огромный архив не только российского, но мирового значения. Музей МХАТа с 1969 года – юридически самостоятельная организация. Мы – часть общероссийского художественного театрального наследия. Повторюсь, что в нашем фонде – знаменитые художники, и мы участвуем в выставках художественных музеев с эскизами Серова, Репина, Коровина и других. Мы выезжаем со своими экспонатами в регионы, у нас большой выставочных проектов по всей России. Вот сейчас открылась потрясающая выставка во Владикавказе, посвященная Станиславскому, Мамонтову и Вахтангову. Очень красивый и интеллектуальный проект получился.

– А как с охраной особо ценных экспонатов на выезде?

 – Музейные предметы нельзя просто так взять и привезти на вокзал. Сначала Министерство культуры должно дать разрешение, но только после того, как принимающая сторона напишет о наличии охраны, сигнализации, климат-контроля на местах. Самая дорогая часть выезда  –  специальный транспорт.

– Какой у вас самый ценный экспонат?

– Скажу сразу: все экспонаты в Музее МХАТ бесценные. Например, у нас хранятся работы первого художника Московского Художественного театра Виктора Симова. Он же фантастический художник, а кто про него знает? С 1898 года он работал по приглашению Станиславского во МХАТе. Симов утверждал, что в МХТ «художник почти равноправен режиссеру», ибо в его обязанности входит не только воссоздание внешней обстановки, но и раскрытие своими средствами замысла драматурга. Что каждый спектакль надо придумывать, костюмы и реквизит брать не из подбора, а разрабатывать и изготавливать каждый раз специально под каждую постановку. Театральный критик Павел Марков писал про Симова, что тот «был первым художником-режиссером». Эскизы и макеты тончайшей работы Виктора Симова – наша гордость и радость.

– Из чего складываются новые поступления? Вот уходят знаменитые артисты, к вам попадают их костюмы из спектаклей?

– Костюмы к нам от театра переходят, ведь это – не личные вещи. Например, недавно не стало Ирины Мирошниченко. Нам передали ее архивы, ее личные вещи, но все, что передают, мы даже не можем полностью забрать, у нас не хватает хранилищ.

– Самая ценная добыча за последние пять лет?

– Был такой Алексей Дмитриевич Понсов, руководитель художественно-постановочного факультета в Школе-студии МХАТ, и он был еще прекрасным художником. Он написал единственный до сих пор учебник по художественно-постановочной части, это для художников, технологов, театроведов – настоящая азбука, первооснова. Вот его потомок передал нам некоторые работы, журналы, эскизы Алексея Понсова. Была очень хорошая выставка, ему посвященная. Еще у нас есть работы Петра Владимировича Вильямса, который работал сначала во МХАТе, а с 1941 года стал главным художником Большого театра. У него потрясающей красоты эскизы. Его работы хранятся в Третьяковке, в музее ГАБТа, а еще Вильямс дружил с Михаилом Афанасьевичем Булгаковым и морально поддерживал его во время неприятностей в МХАТе. Хочется, чтобы как можно больше людей знали Симова, Понсова, Вильямса и других художников и театральных деятелей, творивших историю Художественного театра.

– Вы с такой любовью и энергией рассказываете про художников, про ваш музей, что, кажется, за его будущее можно быть спокойным.