«Русский народ у телефона…»

- Когда Вы , Юлий Черсанович, почувствовали себя знаменитым? Может быть, когда у вас брали первое интервью или когда вас стали узнавать на улицах?

- У меня не было момента, чтобы я почувствовал себя знаменитым, хотя, конечно, ко мне время от времени подходят на улице. Тут странный парадокс, хотя и вполне объяснимый. Он заключается в том, что в Москве я довольно часто пользуюсь общественным транспортом, особенно, метро, предпочитая его машинам и такси (можно иметь некую гарантию, что ты не опоздаешь к началу концерта или в аэропорт к отлету), и раз или два в месяц ко мне подходят и приветствуют, или просят автограф, а вот, когда я бываю в Иерусалиме, это происходит два раза в день. Там много наших и все смотрят русское телевидение, а меня часто показывают и по местному тоже. На один квадратный метр в Иерусалиме (всего 600 тыс. жителей) живет больше знакомых со мной, чем на тот же метр в Москве.

- А когда все же пришло широкое признание?

- Я начал выходить с гитарой перед незнакомой публикой в шестидесятые годы. Ведь бард сначала осваивает близкий круг: семья, потом – институт, а потом ты уже появляешься в каком-то клубе, где ты не со всеми знаком. У меня это было все так естественно, что никоим образом я не почувствовал себя «звездой». Все эти «звезды», начиная с Визбора и кончая Окуджавой или Высоцким, звездной болезнью совершенно не страдали. Раньше всех почувствовал себя звездой или ему дали почувствовать, это, конечно, Владимир Высоцкий, хотя в те времена Булат Шалвович мог бы с ним посоперничать потому, что тоже многими был узнаваем, собирал огромные аудитории и пользовался большой популярностью…

- Высоцкий был еще и прекрасным актером, театр и кино сделали его суперпопулярным в те годы…

- Да, конечно, у Высоцкого были эти два больших рупора, ну а магнитофон был у нас всех общим…

- Чем можете объяснить ваш веселый легкий нрав? Ведь такое ощущение, что вам совсем не нужно напрягаться, чтобы творить…

- По поводу легкого нрава есть некоторые сомнения, но дело в том, что веселость, легкая ирония, желание пошутить действительно свойственны моему лирическому герою, хоть и таят под собой серьезное отношение к миру. А еще, как вы могли заметить, в девяноста процентах случаях я пишу свои песни от лица каких-либо персонажей и потому мой лирический герой трудноуловим: найти что-либо общее между Остапом Бендером из «Двенадцати стульев», Еремеевной из «Недоросля», Дон Кихотом, Тилем Уленшпигелем, от имени которых я сочинял монологи, довольно сложно (улыбается). В отличие от Высоцкого, который тоже писал от имени самых разных людей и персонажей, вплоть до неодушевленных…, помните песню, написанную от имени самолета или микрофона? Так вот его лирический герой узнаваем везде и с его голосом и с его манерой и с его внутренним миром.

- Каким образом получается так абстрагироваться, отойти от себя, влезть в шкуру героя?

- Желание поиграть в чужую судьбу, в чужой характер, было всегда мне присуще, поэтому я так быстро прикипел к театру, и теперь связан с ним всей жизнью и всей работой…

- Обычно люди, которым по профессии необходимо смешить людей, наедине с собой грустны и печальны, как у вас с этим?

- Думаю, что в жизни я - человек обыкновенный, который отнюдь непрочь и повеселиться, и посмеяться…

- Ведете ли вы статистику: автором скольких песен, спектаклей вы являетесь?

- Оригинальных пьес за мной числится, наверно, десятка полтора, и еще штук десять либретто, где – подлинные диалоги чужих авторов, но все густо снабжено моими текстами вокальных номеров, например, либретто «Обыкновенного чуда», где вся компоновка моя, но все диалоги Шварца, правда, переведенные мной в стихи. А песен я не считал, но, наверное, за тысячу…

- Не могу не задать классический вопрос: что сначала - стихи или музыка?

- Все давно описано в статье у Маяковского «Как делать стихи»: «Стихи начинаются с гула…», Дашкевич это называет более внятным словом – интонация. Возникает интонация, которая равно важна и для музыки, и для слова, а дальше, что вперед вскочит в голову, либо музыкальная, либо словесная фраза, это уж как Бог распорядится…

- Меня всегда восхищало, что вы, будучи музыкально необразованным, не зная элементарной нотной грамоты, умудряетесь сочинять оригинальную музыку, да еще такую, которую тут же хочется напеть…

- Когда я сочиняю музыку, то сижу с гитарой и начинаю напевать какие-то мотивы, пока не остановлюсь на одном из них. Передо мной стоит магнитофон, я на него напеваю, затем звоню Мише Стародубцеву, это - замечательнейший человек, ближайший друг Миши Щербакова, вот у него есть консерваторское образование, и он переносит мою голосовую запись в нотную тетрадь.

- На ваши стихи частенько пишут музыку композиторы, дружественные вам, такие, например, как Дашкевич, Шварц…, а бывает, что вы пишете музыку на чьи-то стихи?

- Это крайне редко, но бывало: Фоменко как-то ставил спектакль в МГУ на Ленинских горах со своим тамошним коллективом, назывался он «Татьянин день». Он попросил меня написать музыку на стихи Дениса Давыдова, и я это сделал, это было в 1969-м году.

- Случалось ли, что написав песню, вы понимали сразу, что это – хит?

- Нет, я никогда не прогнозировал, это всегда случалось постфактум. Тем более, все эти погони за хитами – последние полтора десятка лет, уже начинаешь и сам рассматривать работу с этой позиции: станет ли хитом, не станет ли…, заказчик тебя прямо так и нацеливает: «А давайте сделаем хит из этой песни…».

- Тем не менее, на вашем счету сотни песен, которые в стране поют, порой не зная автора, например: «Губы окаянные», «Ходят кони…», «Журавль по небу летит», «Точка, точка, запятая», «Нет, я не плачу…», "Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк..."…

- Да, была забавная история: в фильме Никиты Михалкова «Пять вечеров» песню «Губы окаянные, думы потаенные, ой, бестолковая любовь, головка забубённая…» исполнял Станислав Любшин, окрестив ее русской народной песней, после показа фильма по телевизору на меня обрушился шквал звонков от друзей и знакомых, а я, снимая трубку, отвечал: «Русский народ у телефона…»

- Вы постоянно ездите по миру с концертами. Наверняка вы любите путешествовать, иначе гастроли были бы вам в тягость?

- Мне, конечно, нравится путешествовать, открывать какие-то города и все это сочетать с выступлениями. Вот в этом году мы с супругой и верхом на моей гитаре проехались по шести городам, в которых я не был никогда, таким образом, мы оказались в Тбилиси, Батуми, Вологде, Алма-Ате, Гурзуфе, Астане. Это были такие знакомства с разинутыми глазами. В Астане я был второй раз, но первый раз был десять лет назад, так что можно считать, что я прибыл совсем в другой город.

- Что вы хотели бы спросить у себя сами?

- Вот такой вопрос я бы задал сам себе: люблю ли я навещать места боевой славы? Точнее, места моих прежних проживаний, я их называю «мои маленькие Родины». Их у меня четыре. Это - город Малоярославец, в котором я провел свое отрочество, Камчатка, в самом широком понимании, туркменский город Ташауз, в котором я провел последние классы школы (вот до него я еще не добрался), и еще я очень люблю навещать Израиль. Ну, я его не навещаю, я туда возвращаюсь. Мои поездки в Израиль я называю возвращением, как и мои поездки в Москву (смеется).

- Почва, на которой вы взросли, была очень содержательна: литература и мамины уроки, институтская интеллигентная компания и работа на Камчатке, все это было неким питательным бульоном…

- Да, да…

- А как вы думаете, нынешняя молодежь, растущая в интернете, на какой почве творит?

- Так она в интернете и творит…, он глотает все, что угодно, но одно другому не мешает, а может и помогает. Из интернета можно извлечь миллион бардовских песен, их в день, наверно, пишется штук сто, не меньше.

- Кстати, об интернете. Я читала в одном вашем интервью к семидесятилетию, что вы, теперь, наконец, собираетесь заняться компьютером…

- Я не сдержал обещания, благодаря жене, потому что она всячески приняла на себя эту заботу и мне не хочется отрывать ее от этого увлекательного занятия, у нее это получается замечательно, более того, я в этом нуждаюсь и потому, что она – первый редактор того, что я сочиняю. Когда я кладу перед ней то, что я напечатал на пишущей машинке, то мне интересно, что она скажет, когда перенесет это в компьютер.

- Вы – чистый гуманитарий с техникой на «вы»? Автомобиль водите?

- Автомобиль у нас есть, водит его моя жена, я однажды попытался попробовать поводить его, понял, что это займет у меня как минимум полмесяца, и мне стало времени жалко. Что касается техники бытовой, то какие-то мелочи я умею чинить сам, если возникает в этом необходимость…

- Все-таки вы – мужчина в доме, а не бард (Юлий Черсанович заразительно смеется)

- Мы с Лидией Михайловной живем гармонично, единственно от чего она меня категорически отстранила, так это от плиты, а я всегда был непрочь стряпать, и в те редкие счастливые мгновения, когда я остаюсь один, тут же засучиваю рукава…

- И что вы любите готовить в этом случае?

- Тут я сразу совершаю преступление с ее точки зрения, потому что я иду в магазин, беру банку тушенки и с луком томлю ее на сковородке. Это очень вкусно, хотя и дико вредно с ее точки зрения.

- Любимое блюдо?

- У меня есть несколько любимых блюд, это щи из квашеной капусты, картошка, жаренная по-малоярославски, я недавно ее отведал в гостях у народного художника, почетного гражданина Малоярославца, Вячеслава Матвеичева.

- Здоровье чем поддерживаете?

- С годами проблемы здоровья понятно обостряется, но меня как-то всегда поддерживает и отечественная, и израильская медицина (я частично прописан в Израиле). Меня спасли от серьезной онкологии, вовремя мне сделали операцию, вовремя перехватили и спасли мне жизнь двенадцать лет назад. А еще до Израиля была сердечная проблема: в 1995-м году я пережил обширный инфаркт, и тут уже московские врачи меня вытащили. До сих пор я кланяюсь докторам 23-ей больницы, они долго искали для меня необходимое сочетание таблеток, потом нашли и вот уж больше шестнадцати лет я пью этот самый прописанный мне набор таблеток.

- Режим дня хоть какой-то соблюдаете?

- Я стараюсь. У меня есть еще проблема с ногами, поскольку я был заядлый курильщик, я подцепил эту болезнь облитерирующий эндартериит. В Москве мне поставили стенд, но попросили прекратить курение, и я сделал это в одну секунду. Как только мне сказали, я раздавил последнюю сигарету, и поскольку это был подвиг, я запомнил дату: 3 января 1986-го года. Эта болезнь заставляет ежедневно прогуливаться час-полтора, и это входит в мой режим. Лучше всего, когда нужно что-то сочинять, тогда ноги сами идут и нарезают круги, пока я не закончу с сочинением.

интервью - сентябрь 2011 года

Интервью планировалось для газеты «Столетник», но так и не было напечатано