В редакции TeatrAll состоялась встреча с популярным актером Виктором Сухоруковым. Поводом для беседы стала готовящаяся к выпуску премьера в театре им. Вахтангова, в которой артист сыграет одну из главных ролей. Разговор продолжился о театре вообще и об актерской профессии, в частности, о значении дисциплины для каждого человека, в том числе и для «знаменитостей», о том, почему Виктор Иванович не идет в педагогику и за кого он готов отвечать…
КОГДА РОЛЬ НЕ ДАЕТ СПАТЬ…
- Виктор, заядлые театралы ждут с нетерпением премьеру в Театре Вахтангова. В спектакле «Улыбнись нам, Господи» будут задействованы артисты театра Сергей Маковецкий, Евгений Князев, Алексей Гуськов, Владимир Симонов, Юлия Рутберг…и вы. Расскажите, как Римас Владимирович Туминас пригласил вас участвовать в этом спектакле, и что для вас эта работа?
- Театр Вахтангова – академическая мощная театральная держава и в Советском Союзе, и в России. Театр имеет свою школу, свое направление, свои методики. Сам я окончил ГИТИС (когда еще соперничали Щукинская школа и ГИТИС), и так сложилось, что, будучи актером театра Моссовета, я оказался приглашенным в театр Вахтангова на роль. Я там уже «мочил ножки»: несколько лет назад в Театре Вахтангова сыграл в спектакле «Король Лир» шута у Мирзоева. Теперь вот пригласил Римас Туминас – великий режиссер.
Как повезло театру, как повезло России, что литовский Римас, который, кстати, учился в ГИТИСе у Туманова, «взял в объятия» театр Вахтангова, который ожил, задышал так, что попасть туда сегодня очень трудно. Римас Владимирович, человек популярный, обласканный и критиками, и зрителями, позвал меня в новый спектакль, одно название которого уже манит: «Улыбнись нам, Господи». Мы с Римасом давно знакомы, но перед тем, как меня позвать, он, насколько мне известно, приходил посмотреть спектакли с моим участием: «Тартюф» на Малой Бронной и другие в театре Моссовета – наверно, в чем-то убеждал себя. И вот теперь я буду играть Авнера Розенталя, старого человека. У меня - прекрасные партнеры: в спектакле великолепный актерский ансамбль. Огромная группа молодежи, студийцев будет изображать множество цитат, метафор, гипербол, дорогу и ветер, толпу и драки, танцы, любовь и смерть. Так что я попал в уникальную историю, в объятия гениального режиссера Римаса Туминаса.
- Когда-то он уже делал спектакль «Улыбнись нам, Господи» в Литве…
- Да, он вступает на эту территорию второй раз, но это - совершенно новый путь. Инсценировка романа, который в девяностых годах он реализовывал в Вильнюсе, имела грандиозный успех. Но он решил рассказать эту богатую, содержательную человеческую историю в России, потому что у нас здесь - иное пространство, иная публика. Я думаю, он правильно сделал, что эту историю из маленького городка Вильнюса перетаскивает в маленький городок Москву.
- Человеческая история не зависит от места и времени, люди-то не меняются…
- Не меняются. И я надеюсь, что в театре Вахтангова у меня получится праздник. Я к этому готов.
- Мы тоже ждем с нетерпением. Виктор, а можете ли пустить на минутку в свою профессиональную актерскую кухню: как вы над ролью работаете? Когда персонаж становится вашим: когда вы полностью владеете текстом, когда уже репетируете в костюмах и декорациях или же когда спектакль начинает жить своей полноценной жизнью?
- Есть ответ. Я впервые об этом говорю. Я вдруг понял, когда роль становится моей.
Когда она роднится со мной, когда не дает мне спать. Как только я начинаю вскакивать с кровати и бежать к столу что-то записывать, как только я ловлю себя на том, что не могу уснуть потому, что мой персонаж мучает меня, я понимаю: началось, хотя в этот момент еще текст может быть в руках.
Потом роль становится моей, когда текст уходит из рук. Текст - всегда как костыль, как гипс на руке. Как только избавляешься от этих листов, буквы в твоем сознании превращаются в картинки. Например, когда вижу не слово «весна», а капель, чирикающих птиц, купающихся в луже, и как только слово трансформируется в картинки, все – роль моя.
И третье, когда режиссеры и даже реквизиторы начинают тебе вбрасывать все больше и больше вопросов, заданий, предметов, вещей, а ты не обращаешь на это внимания, можешь перешагивать через мебель, не глядя залезать в рукав пальто своего героя - все, роль твоя. А вообще я, несмотря на свой опыт и звания, пришел на репетиции в театр Вахтангова как на урок, как в школу.
И еще: не люблю, когда говорят: «Ты на премьеру не приходи, только на десятый спектакль приходи, когда мы разыграемся…». Нет. Я понял, что не хочу разыгрываться на десятом спектакле, а хочу, чтобы десятый спектакль был первым, хочу, чтобы генеральные репетиции уже были премьерой, хочу уже в прогон выходить свободным, легким, ни о чем не думающим, чтобы роль уже была примерянной, изношенной, срощенной со мной.
Я понял, что не хочу разыгрываться на десятом спектакле, а хочу, чтобы десятый спектакль был первым, хочу, чтобы генеральные репетиции уже были премьерой, хочу уже в прогон выходить свободным, легким, ни о чем не думающим, чтобы роль уже была примерянной, изношенной, срощенной со мной.
- А бывает так, что репетиций к премьере не хватило?
- Вот поэтому я сегодня и тружусь так, что некоторые актеры даже посмеиваются надо мной: «Что ты так стараешься, играешь? Нам уже и делать здесь больше нечего…». А я и не собираюсь никому ничего доказывать, я проверяю уже сегодня, сколько надо потратить энергии, могу ли я здесь заплакать или засмеяться, я проверяю импульс роли, правильно ли я иду…
Например, моюсь в бане, а потом беру горячий камень и кладу себе на шею. Чтобы его положить, я должен к нему подобраться, и я подбираюсь, как будто я зашел в предбанник, разделся, открыл дверь в парилку, и т.д. И вот этот путь - думают многие, что проделают потом. Не сделаете. Надо заранее все пробовать…
- Представляю, какие отрывки вы в институте готовили!
- Меня однажды педагог обвинил в том, что я «слишком» играю, что я – неорганичный, больше показываю. Я так обиделся, что пошел на Тверской бульвар, набил мешок листьев (осень была) и придумал этюд, что я – дворник, мету улицу, и вдруг на скамейке лежит сумочка с деньгами. Я посмотрел, увидел эту сумочку, оглянулся – никого, заглянул в эту сумочку, а там – деньги. Положил ее себе в карман и пошел. Меня потом педагог ругал за то, что я не отнес ее в милицию, а я ему: «Какая милиция в пять утра?!». Так зачем я листья принес? Я высыпал эти листья в аудитории и давай мести. Мету-мету до этой скамеечки, уже все устали – полтора часа эти листья потом убирали всей группой. Зачем я это сделал? Я хотел показать педагогу, что я – очень органичный. Недавно, кстати, мне говорили, что в ГИТИСе эта история уже стала легендой.
- Какие службы театра более всего способствуют работе над ролью? Декорационные, костюмерные, а, может быть, свет, звук? Что вам более всего помогает настроиться, когда спектакль уже идет?
- Владение пространством. Я люблю свободные, просто опущенные вдоль тела руки. Конечно, все должно быть на месте, но если я смогу сыграть без этого, значит все в порядке. Был интересный случай, меня пригласили на встречу с молодежью, я рассказываю им о своем спектакле «Царство отца и сына», и вдруг вместо монолога полностью вошел в спектакль и стал им рассказывать целую сцену с Ириной, Годуновым, Шуйским, вошел во все роли, вскакивал, менялся местами, говорил текст за каждого. Так что реквизит, костюмы – все это неважно. Когда я готов – хоть голым выпускай, я все сыграю…
- Как у Станиславского: актер выходит на площадь, расстилает коврик — и начинается театр...
- И коврика никакого мне не нужно, можно слюной нарисовать круг и, пока не высох, сыграть Гамлета.
ОБ ИМПРОВИЗАЦИИ, БЛАГОДАРНОСТИ И МОЛОДЫХ АКТЕРАХ
- Вы любите жесткий рисунок роли или предпочитаете импровизировать?
- Импровизация – это выход из положения. Не верьте, если человек начинает заниматься отсебятиной, импровизация, это – отсутствие дисциплины. Зачем тогда репетировать? Зачем нам режиссер? Я – подчиняющийся актер, я играю то, что мы сработали с режиссером. Режиссер – мать, отец, идеолог, художник, конструктор, он – все для меня. Вот налили мне чаю в чашку, так больше чашки воды не нальешь. Если режиссер мне скажет лить так, чтобы стекало на блюдце, так это тоже не импровизация, а режиссура.
- Удивительно, кажется, что вы человек-стихия…
- Я – дисциплинированный актер, но в рамках конструкции режиссера, в рамках идеи я могу делать все, что угодно, тогда я – стихия. Я – человек коллективный, если захочу что-то поменять, добавить, то обязательно предупрежу актеров.
- А розыгрыши, раскалывание друг друга во время спектакля, как вы к этому относитесь?
- Если не разрушаете спектакль – делайте, что хотите. Если актер стоит к залу спиной и показывает мне язык, ну и пусть показывает…
- И вы не раскалываетесь?
- А чего мне раскалываться, что я языка не видел?
- Вы – не смешливый?
- Нет, я – смешливый, но в данном случае у меня задачи другие. Я публику уважаю. Люди деньги платят, а мы там дурака валять будем...
- Спектакль – дело коллективное, но бывает ведь, что у кого-то что-то случается, или партнер просто плохо себя чувствует. Может спектакль из-за этого пойти совсем не так?
- Конечно, и у меня это может быть, и у партнеров, мы понимаем это и помогаем друг другу. Бывают в жизни неприятности, бывают болезни, бывает, что и декорации подводят. Однажды, играем «Тартюфа», и вдруг начинает падать стенка, актер ее держит и продолжает говорить. Вы знаете, как это выбивает? Или я выбегаю из-за кулис со словами: «Сама судьба со мною заодно, я жду счастливейшего мига…», хватаюсь за веревку с кистями, она обрывается, я лечу прямо на угол стола, ударяюсь боком, изгибаюсь всем телом и договариваю монолог, не понимая, что меня ждет впереди: может, у меня там все порвано, порезано. Уважающие себя актеры в этот момент мобилизовываются: у нас все для публики.
- Когда спектакль долго не идет, что в первую очередь вам нужно вспомнить: слова или жесты, походку своего героя?
- Нужно встретиться с партнерами и отрепетировать мизансцены. Вот у меня есть спектакль «Старший сын» по Вампилову, где я играю Сарафанова. Играем мы его часто, но там два состава и оба прекрасные: Женя Цыганов и Женя Пронин, Граня Стеклова и Оля Ломоносова, Вася Симонов и Игорь Неведров, - это я вам называю пары. Естественно, проходит какое-то время, пока наступит очередь второго состава. Я со всеми репетирую и повторяю то, что нам всем важно.
- В какой театр вы идете, бежите, едете, чтобы посмотреть спектакль, когда выдается свободное время?
- По рекомендации. Последний раз я был на спектакле еще до премьеры – у Андрея Могучего в БДТ. Я там был на столетнем юбилее кинотеатра. Вы только вдумайтесь: сто лет кинотеатру! В 1913-м году открыли кинотеатр «Пикадили», потом он получил название «Аврора», пережил революцию, войну, перестройку и остался кинотеатром. Мы с друзьями отметили этот юбилей, а на следующий день был закрытый показ спектакля «Алиса». В главной роли - Алиса Фрейндлих. Но эта история не Алисы Фрейндлих, а той самой Алисы из страны чудес, которая прожила большую жизнь со всеми бедами и печалями. Вдруг взрослая Алиса попадает в замкнутое пространство (сломавшийся лифт) и вспоминает свои детские сны, фантазии, приключения…. Уникальный спектакль. Я был в диком восторге. Там отличные работы прекрасных актеров из старшего поколения. Если будет оказия в Петербург, езжайте смотреть обязательно!
- Как театральный зритель, вы идете, в первую очередь, на актеров или на режиссера?
- На спектакль. И, если спектакль мне не нравится, я не скажу, что он плохой, если вижу, что люди трудятся. Я – зритель благодарный, пропускающий через себя. Спектакль может быть скучным, примитивным, даже не профессионально поставленным, но если я вижу драйв, работу, я – восхищен и благодарен. Конечно, смотрю я, в первую очередь, на актеров. Вот после спектакля «Добрый человек из Сезуана», когда все славили (и заслуженно) главную героиню в исполнении Александры Урсуляк, я тихонько и робко подсказывал: там есть еще Александр Матросов, потрясающе сыгравший Водовоза.
У Виктюка есть спектакль «Сергей и Айседора». Есенина там играет Игорь Неведров, Айседору Дункан - дочка Тереховой Маргариты. Как они работают! Я смотрел на Игоря и понимал, что так уже никогда не смогу: какая энергия, сила, страсть, поэзия, а главное, это нечеловеские какие-то усилия! Когда я вижу такую игру актеров, мне уже ничего не важно: ни идея, ни оформление. Идите на актеров, у нас много талантливых людей!
Я – зритель благодарный, пропускающий через себя. Спектакль может быть скучным, примитивным, даже не профессионально поставленным, но если я вижу драйв, работу, я – восхищен и благодарен.
- Молодые актеры вас радуют?
- Да, в театре Вахтангова, на Малой Бронной у Голомазова, у Кости Райкина - прекрасная молодежь. В театре Моссовета – Саше Яцко дали возможность экспериментировать, так он какой молодняк собрал: один краше другого, репетируют «Горе от ума».
- А к театральной критике вы не очень хорошо относитесь?
- Почему? Все то, что пишут, я читаю. У меня есть спектакль «Р.Р.Р.» по мотивам «Преступления и наказания». Юрий Иванович Еремин поставил очень современно, как я говорю смс-чно. Я играю следователя Порфирия Петровича. Играю грандиозно, прекрасно, так одна критикесса обозвала меня Пуаро, мол, ходит по сцене Пуаро. А чем плох Пуаро? Лучший сериал во все времена.
- Так почему ж обозвала, может, похвалила?
- Я на критиков не обижаюсь, лишь бы не врали. Иногда читаешь и понимаешь, что спектакля они не видели, обсуждают то, чего в спектакле не было. А так, пусть обсуждают, пусть будут щуками эти критики, чтобы караси не дремали…
- Помните, вы говорили, что Матросова не заметили, а его выдвинули на «Золотую маску» за роль второго плана (Водовоз в «Добром человеке из Сезуана»).
- Прекрасно, заслуженно, его работа – это и есть чудо лицедейства, это и есть откровение. Я вот жалею, что меня за царя Федора не выдвигают никуда, я ведь тоже заслужил. Ну, ничего, мы зато на базаре покупаем свежие продукты…
- Когда вас на базаре узнают, сразу все выкладывают?
- По крайней мере, они подмигивают, чего не стоит брать.
- Здорово, что вы ездите в общественном транспорте и спокойно ходите по улицам. Как-то Марина Дюжева, вполне узнаваемая актриса, которая тоже спокойно в вагоне метро книжку читает, рассказывала, что один молодой актер, постоянно опаздывающий на репетиции, ответил на ее предложение спуститься, наконец, в метро: «Ты что! Если я спущусь в метро, знаешь, что будет?!». А что будет? Вот и Сухоруков ездит на общественном транспорте и ничего…
- Конечно, меня и узнают, и здороваются, но что в этом такого? Никогда никакого ажиотажа: они едут по делам, и я еду по делам. Метро – самый надежный вид транспорта, с ним я никуда никогда не опаздываю. Опаздывать неприлично! И неважно, двадцать лет тебе или пятьдесят. Не хочу я слышать, что причина опоздания - пробки. Дисциплина и уважение к другим – прежде всего. Вот в зрительном зале звучит: «Уважаемые зрители, выключите свои мобильные телефоны…», - а на репетициях что творится? Я прихожу и говорю: «Все, ребята, телефончики выключили, цивилизацию забыли, мы - на работе!».
ТЕАТР ЖИВ, И ЖИВ КРАСИВО!
- О работе в кино вы теперь почти не говорите…
- На сегодня у меня там работы нет. И вообще, что касается кино, какие б отношения там не сложились, все временно. Я понял, что там не надо ни привязываться, ни влюбляться. В театре отношения другие, хотя шибко дружить тоже не рекомендуется, но все же в театре отношения почище, покрепче, посолиднее.
Поверьте мне, как бы его не хоронили, сегодня Театр жив, и жив красиво, и все это, благодаря талантливой театральной молодежи. Новые имена есть, талантливые люди существуют, есть на кого посмотреть.
Как бы его не хоронили, сегодня Театр жив, и жив красиво, и все это, благодаря талантливой театральной молодежи. Новые имена есть, талантливые люди существуют, есть на кого посмотреть.
- Вы так тепло говорите о молодом поколении, а преподавать вам никогда не хотелось?
- Мне предлагали и в Щукинском училище, и во ВГИКе, и в ГИТИС звали, но я не готов к этому. У меня мало знаний. Быть педагогом я не хочу, а чтобы бы быть Учителем, надо себя к этому готовить, нужны большие знания, надо уметь сказать при этом, что я этого не знаю, а этого не слышал, а этого не читал, давайте вместе поищем, попробуем…
- Мне кажется, что это вы как раз легко можете сказать…
- Да. Но все равно, багаж у меня слабый. Второе: нужно терпение, у меня его нет. Учитель – это жертвенность, я к этому не готов. Я и так слишком многим жертвую, теряю, сорю, раздаю. Имея в виду учительскую жертвенность, я представляю лужайку, на которой Иисус Христос проповедует своим ученикам. Учитель должен быть со своими учениками с утра до вечера, всегда. Только тогда ученики будут правильными учениками и будут благодарны тебе и готовы к будущей жизни. А рассказывать им о своих заслугах, связях и пр., приходить раз в неделю, садиться на почетный стул – какая же это педагогика? Инспекция, и только.
- За кого или за что вы чувствуете сегодня наибольшую ответственность?
- Только за себя при сегодняшнем своем одиночестве, только за то, что я делаю. Публика для меня – царь и бог, для меня дисциплина – главное условие жизни, я сегодня так настроен. Вы скажете: «А родные, близкие?», - ну есть, а если вдруг пожар или бомба? Много в нашей жизни такого, чего мы не знаем, не предугадываем, можем только помолиться вслед уходящему близкому человеку. Столько в мире сегодня тревожного и опасного, что быть ответственным…как? Накормлю, одену, посажу в поезд, а дальше что? Поезд едет без меня.
Я сделал открытие: нужно быть эгоистом. Сегодня эгоизм – это когда ты следишь за собой, ты в форме, ты здоров, ты чист, ты можешь выполнять свое дело отлично. Надо быть эгоистичным, чтобы быть нужным, полезным для других. Вот какая парадоксальная вещь…
- Это как в самолете во время аварии кислородную маску надо надеть сначала на себя, иначе ты не сможешь помочь ребенку…
- Да, и поэтому на ваш вопрос «за кого отвечаете», говорю – за себя, чтобы эту маску одеть ребенку. Я – человек ответственный и в работе, и в жизни.
- Не думали ли вы о том, чтобы написать пьесу, самому ее поставить и самому в ней сыграть…
- Я писал, но забросил. Не хочу. Я – ведомый человек, люблю выполнять задания, которые передо мной ставят. В моноспектаклях мне чего-то не хватает, мне скучно, я люблю актерский ансамбль. Татьяна Москвина написала для меня прекрасную инсценировку «Фердыщенко» по роману Достоевского «Идиот», но взяться за эту монопьесу боюсь. Мне кажется, один Сухоруков на сцене надоест зрителю, а я так этого не хочу.
- Когда вы выходите на сцену в любом качестве, у вас все равно получается целый моноспектакль…
- Только потому, что я – не один, я – коллективный актер, хотя в коллективе все тащат одеяло на себя, и я тащу.
- Что сегодня вас радует в современной жизни и что печалит?
- Печалят смутные настроения в обществе по поводу финансов, благополучия, нестабильности, борьба моих сограждан не с внешним врагом, а внутри страны. Хочется, чтобы все стороны высекали добро, понимание, а раздрай настораживает и волнует…
А что радует? Что я востребован, здоров, нужен, интересен, публика меня любит. Радует, что я зарабатываю деньги, у меня нет долгов, могу путешествовать, живу самодостаточно, все, что мне нужно, у меня есть.
- Что вы себе на этот год пожелаете?
- Не быть забытым…
- Вот уж это вам совсем не грозит!
- Ну как, в кино-то вот давно не звали…
- Так сейчас все в театры ходят…
- Вот и я рад, что в театре у меня сейчас столько работы! С нетерпением жду премьеру в Театре Вахтангова «Улыбнись нам, Господи», а еще намечается интересная работа в родном Театре Моссовета. Павел Осипович Хомский собирается ставить со мной и нашими известными актерами новую пьесу, какую – пока поставим многоточие…
Беседовала Лариса Каневская
Фото Майи ДиНовой