Юлий Ким:

ОЧЕНЬ УВЛЕ­КА­ТЕЛЬ­НОЕ ДЕЛО

- Ваше имя, Юлий Черса­но­вич, - знак ка­че­ства, ваши тек­сты мгно­вен­но ста­но­вят­ся по­пу­ляр­ны­ми…, у ва­ше­го по­ро­га на­вер­ня­ка стоит оче­редь за­каз­чи­ков?

- Оче­редь не оче­редь, но спрос есть и пока он не пре­кра­ща­ет­ся. В по­след­ние годы, глав­ным об­ра­зом, речь идет о на­пи­са­нии либ­рет­то, или со­чи­не­нии песен в уже го­то­вые те­ат­раль­ные пьесы.

- Вы ведь и для кино много песен на­пи­са­ли…

- Это было давно. По­след­няя ра­бо­та в кино была лет шесть назад, когда Гарри Бар­дин по­звал меня озву­чи­вать сло­ва­ми му­зы­ку Петра Ильи­ча Чай­ков­ско­го в мульт­филь­ме, те­перь уже зна­ме­ни­том, «Гад­кий уте­нок». Такой вот был неожи­дан­ный у меня со­ав­тор в му­зы­ке. Когда я со­чи­нял пьесы, у меня в со­ав­то­рах были и Ост­ров­ский, и Шекс­пир, и Шварц, и Ма­я­ков­ский, и Гай­дар, а что ка­са­ет­ся му­зы­ки, в ос­нов­ном, мои по­сто­ян­ные ком­по­зи­то­ры - Ген­на­дий Глад­ков, Вла­ди­мир Даш­ке­вич, Алек­сей Рыб­ни­ков…

- Какие темы се­год­ня могут вас за­ин­те­ре­со­вать, чтобы вы при­сту­пи­ли к со­чи­ни­тель­ству?

- Дело в том, что я, на­вер­ное, на­хо­жусь в по­зи­ции му­зы­кан­тов вре­мен Ре­нес­сан­са, ко­то­рые пи­са­ли на заказ. И, как вы по­ни­ма­е­те, здесь мор­щить­ся ни­ко­им об­ра­зом не сле­ду­ет: заказ лишь пред­ла­га­ет тему, а ты мо­жешь раз­ра­ба­ты­вать сюжет и вы­ска­зы­вать­ся пол­но­стью са­мо­сто­я­тель­но по по­во­ду любых про­блем че­ло­ве­че­ства.

Когда бе­русь за чужой сюжет, это не зна­чит, что я ста­нов­люсь ре­мес­лен­ни­ком. Здесь вкла­ды­ва­ешь и душу, и вкус, все, что тре­бу­ет на­сто­я­щее ис­кус­ство. Чу­жи­ми сю­же­та­ми поль­зо­ва­лась масса ори­ги­наль­ных ав­то­ров, на­чи­ная с Шекс­пи­ра. Если тебе предо­став­ле­на твор­че­ская сво­бо­да, ты мо­жешь и со­кра­щать со­бы­тия, и та­со­вать, как хо­чешь, это - очень увле­ка­тель­ное дело.

- Те­ат­ры любят жа­ло­вать­ся на от­сут­ствие со­вре­мен­ной дра­ма­тур­гии, но пред­по­чи­та­ют пьесы клас­си­ков. Так про­ис­хо­дит в нема­лой сте­пе­ни по при­чине того, что им го­но­ра­ры не надо вы­пла­чи­вать?

- Клас­си­ка, по край­ней мере, спо­соб­ству­ет раз­ви­тию вкуса у зри­те­лей. Сей­час, на­при­мер, в моде Ост­ров­ский, он про­сто на­рас­хват…

- И Антон Пав­ло­вич не схо­дит со сто­лич­ных сцен…

- У Че­хо­ва мень­ше пьес в прин­ци­пе, хотя, если учесть ин­сце­ни­ров­ки…. Я, кста­ти, за­ни­мал­ся одной вещью Че­хо­ва и даже со­чи­нил оперу по его «Юби­лею» (там, где Мер­чут­ки­на пила кофе без вся­ко­го удо­воль­ствия). Эта опера (под на­зва­ни­ем «Юби­лей­ная речь») шла несколь­ко лет в по­ста­нов­ке Олега Куд­ря­шо­ва в те­ат­ре «Тре­тье на­прав­ле­ние», дей­ствие было пе­ре­не­се­но в со­вет­ские вре­ме­на. Я там поз­во­лил себе целый ряд воль­но­стей по от­но­ше­нию к че­хов­ско­му тек­сту, но по­лу­чи­лось до­воль­но-та­ки за­бав­но…

- Жаль, что об этом спек­так­ле за­бы­ли, его ведь мало кто видел…

- Может, ко­гда-ни­будь кто-ни­будь вспом­нит, по­то­му что бю­ро­кра­тов сей­час не мень­ше, чем в те вре­ме­на…

ИС­КУС­СТВО ВЕЧНО, А ЖИЗНЬ КО­РОТ­КА

- Юлий Черса­но­вич у вас есть несколь­ко вещей, ко­то­рые ни­ко­гда и нигде не шли, на­при­мер, «Про­фес­сор Фауст», «Пат­руль» и дру­гие. Рас­ска­жи­те о них.

- Спи­сок моих не по­став­лен­ных еще пьес очень боль­шой. Я умуд­рил­ся со­чи­нить целых пять эпо­сов: рус­ский, ко­рей­ский, ев­рей­ский, мек­си­кан­ский и ев­ро­пей­ский. Прав­да, мек­си­кан­ский скоро будет по­став­лен. Речь идет о вто­рой ре­дак­ции либ­рет­то «Хо­акин Му­рье­та» (мю­зикл Алек­сея Рыб­ни­ко­ва), пре­мье­ра долж­на со­сто­ять­ся уже в мае.

- А разве это мек­си­кан­ская ис­то­рия?

- «Звез­да и смерть Хо­аки­на Му­рье­ты» - мю­зикл по мо­ти­вам пьесы Пабло Неру­да, ко­то­рый сде­лал сво­е­го героя чи­лий­цем, по­сколь­ку ему чи­лий­ская ис­то­рия ближе. Под­лин­ный же Хо­акин был мек­си­кан­цем, и вот с раз­ре­ше­ния Рыб­ни­ко­ва я вер­нул Хо­аки­ну его на­ци­о­наль­ность, его жене – под­лин­ное имя Ро­си­та (а в спек­так­ле она рань­ше была Те­ре­зой), они ведь – ис­то­ри­че­ские пер­со­на­жи. Таким об­ра­зом, я со­здал мек­си­кан­ский эпос…

- А ко­рей­ский эпос как к вам при­шел?

- Была такая ис­то­рия. В Со­вет­ском Союзе было три круп­ных ко­рей­ских диас­по­ры: мос­ков­ская, ал­ма-атин­ская и таш­кент­ская. Ко мне от таш­кент­ской диас­по­ры по­сту­пи­ла прось­ба: сде­лать либ­рет­то по одной из ста­рин­ней­ших на­род­ных ска­зок (про ко­рей­ских Ромео и Джу­льет­ту) с обе­ща­ни­ем пер­спек­ти­вы ми­ро­вой пре­мье­ры на трех язы­ках (рус­ском, ко­рей­ском и ан­глий­ском). Были ра­дуж­ные планы, я спра­вил­ся с за­ка­зом, но гря­нул кри­зис 2008-го года и про­ект рух­нул в виду от­сут­ствия бюд­же­та. Так что ко­рей­ский эпос еще ждет сво­е­го во­пло­ще­ния.

- Рос­сий­ский эпос из чего сло­жил­ся?

- Вот это и есть пьеса «Пат­руль», ко­то­рую я на­пи­сал по поэме Блока «Две­на­дцать». Идея при­над­ле­жа­ла ком­по­зи­то­ру Даш­ке­ви­чу: он давно меч­тал со­чи­нить рус­скую Кар­мен . Поэма мгно­вен­но рас­пи­са­лась у нас по ролям: Кар­мен – Кать­ка, Хосе – Пет­ру­ха и Эс­ка­ми­льо - Вань­ка, к ко­то­ро­му наш Пет­ру­ха при­рев­но­вал. Там и ги­бель от любви. И еще при­ш­лось до­пи­сать несколь­ко пер­со­на­жей: офи­це­ра, его жену, ста­ру­ху, пья­ную мат­рос­ню с пол­ным раз­гу­лом, без­бо­жи­ем и ци­низ­мом.

- Как же такая ин­те­рес­ная ве­щи­ца до сих пор никем не по­став­ле­на?

-Ста­рый зна­ко­мый Даш­ке­ви­ча Лео­нид Хей­фец, ко­то­рый ко­ман­до­вал тогда те­ат­ром еще Со­вет­ской Армии, по­звал меня, чтобы про­чи­тать текст на труп­пе. Я про­чел, но даль­ше дело не пошло.

«Пат­руль» очень нра­вит­ся Ев­ге­нию Ка­мень­ко­ви­чу, вот уже чет­вер­тый год он со­би­ра­ет­ся его во­пло­тить, но руки не до­хо­дят. «Бог тро­и­цу любит», го­во­рит Женя, удач­но по­ста­вив­ший мои сказ­ки о «Иване-ца­ре­ви­че» и «Вол­шеб­ный сон» в те­ат­ре Ма­я­ков­ско­го. Могу ска­зать, что «Пат­руль» - такая ли­ро-эпи­че­ская вещь, почти «Хо­ван­щи­на», там лю­бов­ный тре­уголь­ник ре­ша­ет­ся на фоне огром­но­го ре­во­лю­ци­он­но­го дей­ствия, бес­смыс­лен­но­го и бес­по­щад­но­го рус­ско­го бунта.

- Было бы ин­те­рес­но уви­деть эту пьесу на сцене Ма­стер­ской Петра Фо­мен­ко.

Вы были близ­ким дру­гом Петра На­у­мо­ви­ча. Какое уча­стие при­ме­те в под­го­тов­ке к празд­но­ва­нию два­дца­ти­ле­тия те­ат­ра?

- Мне было сде­ла­но пред­ло­же­ние, на ко­то­рое я сам же и на­про­сил­ся, я за­го­рел­ся идеей, но мои об­сто­я­тель­ства сей­час та­ко­вы, что я не успе­ваю эту идею осу­ще­ствить. Речь идет о про­ек­те, ко­то­рым Петя был очень увле­чен по­след­ние годы своей жизни. Он - один из самых вер­ных Пуш­ки­ну ре­жис­се­ров. Я как-то на­счи­тал у него две­на­дцать по­ста­но­вок по Пуш­ки­ну, ко­то­рые он сде­лал за свою жизнь. Он, ко­неч­но, знал Пуш­ки­на от и до и читал ве­ли­ко­леп­но. Мне пред­ло­жи­ли сде­лать пьесу по его за­мыс­лу, но этот про­ект тре­бо­вал такой мощ­ной под­го­тов­ки, пе­ре­ло­па­чи­ва­ния та­ко­го ко­ли­че­ства ма­те­ри­а­ла, что мне нужно было бы как ми­ни­мум ме­ся­цев пять, чтобы с этим разо­брать­ся. Я все сва­лил на Диму Бы­ко­ва, ко­то­рый ма­те­ри­а­лом вла­де­ет в де­сять раз лучше, чем я, в силу своей фе­но­ме­наль­ной эру­ди­ции, а глав­ное, он очень ожи­вил­ся, когда я со­об­щил ему об этом про­ек­те, и ска­зал, что через неде­лю все будет го­то­во, и вроде бы он упра­вил­ся.

Во всем осталь­ном, я, на­вер­ное, буду участ­во­вать как по­чет­ный зри­тель. Я был очень дру­жен с Петей, немнож­ко яв­ля­юсь ав­то­ром те­ат­ра, и мне близ­ко все, что свя­за­но с Ма­стер­ской Петра Фо­мен­ко. Я даже пы­тал­ся со­чи­нить гимн те­ат­ра Фо­мен­ко, но у меня по­лу­чил­ся гимн ху­дож­ни­кам во­об­ще, всем те­ат­рам и всем ис­кус­ствам: «Ис­кус­ство вечно, а жизнь ко­рот­ка» на му­зы­ку Верди из оперы «На­бук­ко» - плач плен­ных иуде­ев. Эта песня ре­гу­ляр­но ис­пол­ня­ет­ся на всех юби­ле­ях, по­мин­ках и по­си­дел­ках Ма­стер­ской. Петю хо­ро­ни­ли под эту мо­гу­чую му­зы­ку, под мощ­ней­ший хор на ита­льян­ском языке.

- Плач плен­ных иуде­ев по­слу­жил ос­но­вой ев­рей­ско­го эпоса «На реках ва­ви­лон­ских»?

- Ев­рей­ский эпос раз­вил­ся из моего воль­но­го пе­ре­во­да все­мир­но из­вест­но­го 136-го псал­ма, ко­то­рый в ка­но­ни­че­ском тек­сте Биб­лии есть на всех язы­ках. Я его пе­ре­вел, Вла­ди­мир Даш­ке­вич на­пи­сал до­стой­ную му­зы­ку, это был заказ Ми­ха­и­ла Ле­ви­ти­на, ко­то­рый со­би­рал­ся ста­вить ин­сце­ни­ров­ку «Иудей­ской войны» Фейхтван­ге­ра. Мише на­столь­ко по­нра­вил­ся пса­лом, что когда про­ект про­ва­лил­ся (что-то там у него не срос­лось), он ис­поль­зо­вал его в дру­гом спек­так­ле. Потом мы с Иго­рем Бяль­ским…

- Глав­ным ре­дак­то­ром «Иеру­са­лим­ско­го жур­на­ла»?

- Да, Игорь - ре­дак­тор из­ра­иль­ско­го ли­те­ра­тур­но­го еже­год­но­го аль­ма­на­ха, и сам - за­ме­ча­тель­ный поэт. Так вот, мы с Бяль­ским со­чи­ни­ли всю эту ис­то­рию про вре­ме­на ис­то­ри­че­ско­го Ва­ви­лон­ско­го плена, куда На­ву­хо­до­но­сор по­гнал почти все на­се­ле­ние Иеру­са­ли­ма, пре­дав­ши огню и мечу древ­ний город и раз­ру­шив Храм.А даль­ше - пла­чев­ная ис­то­рия, как я сва­тал ев­рей­ский эпос в Москве и в Из­ра­и­ле, и пока он нигде не по­став­лен.

- Еще оста­лось рас­ска­зать о ев­ро­пей­ском эпосе…

- Что ка­са­ет­ся об­ще­ев­ро­пей­ско­го эпоса, то с него на­ча­лась моя ис­то­рия как дра­ма­тур­га. В 1974 году я всту­пил в проф­ком мос­ков­ских дра­ма­тур­гов, не имея за душой еще ни одной се­рьез­ной вещи. Даш­ке­вич пред­ло­жил со­чи­нить мю­зикл о Фа­у­сте. У меня по­лу­чи­лось огром­ное со­ору­же­ние из че­ты­рех актов, пе­ре­пол­нен­ных вся­кой му­зы­кой, мо­но­ло­га­ми и пр. Впер­вые я ее про­чел в ком­па­нии, ко­то­рую спе­ци­аль­но для меня со­брал те­ат­ро­вед ве­ли­чай­шей об­ра­зо­ван­но­сти Алек­сандр Ас­ар­кан (к со­жа­ле­нию, его уже нет на свете): Бе­не­дикт Сар­нов, Фа­зиль Ис­кан­дер, Вя­че­слав Ива­нов, Лев Ан­нин­ский. Фа­зиль Ис­кан­дер ска­зал: «Вот стран­но, все эти идеи но­сят­ся в воз­ду­хе, и вот на­шел­ся че­ло­век, ко­то­рый их во­пло­тил в слово…». И до сих пор это нигде не по­став­ле­но, хотя там есть, где раз­вер­нуть­ся и во­пло­тить эпи­че­скую кар­ти­ну.

«А ТЕ­ПЕРЬ НАДО СА­ДИТЬ­СЯ ПИ­САТЬ…»

- Юлий Черса­но­вич, ваши рас­ска­зы о том, как вы пи­са­ли, уже пора от­дель­ной кни­гой из­да­вать…

- Я уже начал за­пи­сы­вать свои вос­по­ми­на­ния. Мне как-то пред­ло­жи­ли на­пи­сать книгу «Моя жизнь в ис­кус­стве кино». Пред­по­ла­га­лось, что это будет до­ро­гое по­да­роч­ное из­да­ние, в ко­то­ром я рас­ска­зы­вал бы о своей ра­бо­те в «Бум­ба­ра­ше», «Две­на­дца­ти сту­льях» и т.д. с кад­ра­ми из филь­мов и пес­ня­ми от­ту­да же. Но пока это нигде не на­пе­ча­та­но, кроме опять-та­ки «Иеру­са­лим­ско­го жур­на­ла», в ко­то­ром вышло несколь­ко фраг­мен­тов из книги. А кон­ча­лись за­пис­ки так: «А те­перь надо са­дить­ся пи­сать: «Моя жизнь в ис­кус­стве те­ат­ра». Вот про­шло де­сять лет, и я начал пи­сать.

- Для те­ат­ра у вас ведь боль­ше на­пи­са­но песен, чем для кино?

- Нет, по­жа­луй, кино пе­ре­ве­сит, осо­бен­но, если счи­тать те филь­мы, в ко­то­рых у меня толь­ко од­на-две пе­сен­ки, а таких «кин» - бес­чис­лен­ное мно­же­ство.

- И еще есть несколь­ко спек­так­лей, по­явив­ших­ся после вы­хо­да филь­мов: «Бум­ба­раш», «Обык­но­вен­ное чудо», «Две­на­дцать сту­льев» …

- Да, и есть мечта: уви­деть наш с Ген­на­ди­ем Глад­ко­вым мю­зикл по пьесе Ост­ров­ско­го «До­ход­ное место». Те­ат­раль­ный ре­жис­сер Мар­га­ри­та Ми­ка­э­лян, жен­щи­на боль­шой энер­гии (за ней в ис­то­рии те­ат­ра чис­лит­ся ле­ген­дар­ная по­ста­нов­ка «Го­ло­го ко­ро­ля» в «Со­вре­мен­ни­ке» с Ев­стиг­не­е­вым в роли ко­ро­ля) ак­тив­но сни­ма­ла и те­ле­филь­мы. Мы вме­сте с Вла­ди­ми­ром Даш­ке­ви­чем ра­бо­та­ли с ней над филь­мом «Кра­са­вец-муж­чи­на» тоже по Ост­ров­ско­му. Потом она ре­ши­ла снять фильм по «До­ход­но­му месту» и на­зва­ла его - «Ва­кан­сия», очень хо­ро­шее на­зва­ние, по-мо­е­му, и тут уж мы с Геной по­ста­ра­лись, на­пи­сав мно­же­ство му­зы­каль­ных но­ме­ров. Юсова там играл сам Олег Та­ба­ков, в филь­ме сни­ма­лись Та­тья­на До­ги­ле­ва, Ма­ри­на Яко­вле­ва, Петр Проску­рин…

В но­вей­шие вре­ме­на вдруг воз­ник­ла идея – сде­лать му­зы­каль­ный спек­такль, и мы с боль­шим на­сла­жде­ни­ем до­ба­ви­ли еще песен, ровно вдвое. Там осо­бен­но ярко про­пи­са­на линия Жа­до­ва, он – такой ро­ман­тик, иде­а­лист, все время вос­кли­ца­ет: «Мой уни­вер­си­тет, мой уни­вер­си­тет!», - и очень быст­ро ло­ма­ет­ся…. Тут я пошел даль­ше Ост­ров­ско­го. Мне так хо­те­лось обост­рить про­бле­му уни­же­ния че­ло­ве­че­ско­го до­сто­ин­ства: Выш­нев­ский тре­бу­ет, чтобы Жадов и спля­сал, и спел, и Жадов на все готов, но тут не вы­дер­жи­ва­ет Юсов, он вспо­ми­на­ет, как его са­мо­го уни­жа­ли, за­став­ля­ли, и бун­ту­ет про­тив Выш­нев­ско­го, ко­то­ро­го от этой неожи­дан­но­сти хва­та­ет удар, и он уми­ра­ет (Юсов ведь был в курсе всех ма­хи­на­ций Выш­нев­ско­го, и ухо­дит неуяз­ви­мый вме­сте с Жа­до­вым). Мне са­мо­му так нра­вит­ся эта кон­цов­ка, эти му­зы­каль­ные мо­но­ло­ги, я сва­тал эту пьесу на­пра­во-на­ле­во, тому же За­ха­ро­ву, пред­ло­жил взять ре­ванш…

- Ко­гда-то в те­ат­ре Са­ти­ры Марк Ана­то­лье­вич по­ста­вил бле­стя­щий спек­такль с Ми­ро­но­вым и Шир­виндтом «До­ход­ное место», ко­то­рый вско­ре за­пре­ти­ли…

- Ну да, но се­год­ня За­ха­ров не хочет воз­вра­щать­ся к этой пьесе, ска­зал, что это - дело про­шлое, хотя я его вся­че­ски со­блаз­нял хо­ро­шей му­зы­кой. Потом к Шир­виндту при­шел…. Но спек­такль пока еще никем не по­став­лен… Я на­звал пьесу «Тан­цуй, Аки­мыч».

О КУЛЬ­ТУР­НОМ КРИ­ЗИ­СЕ РЕЧЬ НЕ ИДЕТ

- Юлий Черса­но­вич, можно ли го­во­рить о том, что куль­тур­ный слой в Рос­сии на гла­зах стре­ми­тель­но ре­де­ет, упло­ща­ет­ся?

- Го­во­рить о де­гра­да­ции куль­ту­ры имеет смысл толь­ко в об­ла­сти те­ле­ви­де­ния, где идет, как мне ка­жет­ся, це­ле­на­прав­лен­ное обол­ва­ни­ва­ние на­се­ле­ния путем безум­но­го ко­ли­че­ства раз­вле­ка­тель­ных пе­ре­дач, часто до­воль­но пош­лых. Что ка­са­ет­ся на­сто­я­щих видов ис­кус­ства и куль­ту­ры, то они не пре­кра­ща­ли свое раз­ви­тие, тем более, что в но­вей­шие вре­ме­на они по­лу­чи­ли боль­ше сво­бо­ды (снят пар­тий­ный идео­ло­ги­че­ский гнет), хотя по­ли­ти­че­ская цен­зу­ра оста­лась, осо­бен­но на ак­ту­аль­ных ток-шоу. Там Кремль жмет, что вполне объ­яс­ни­мо, но не оправ­да­но. А ху­до­же­ствен­ная сво­бо­да до­стиг­ла очень вы­со­кой план­ки, немыс­ли­мой при Со­ве­тах. Это ка­са­ет­ся те­ат­раль­но­го и книж­но­го дела, на­при­мер. Много новых имен и в прозе, и в по­э­зии, и в те­ат­ре. И в те­ат­ре сей­час так много де­ла­ет­ся но­во­го и ин­те­рес­но­го, что толь­ко ру­ка­ми раз­во­дишь.

- Вы мо­же­те на­звать зна­ко­вые имена со­вре­мен­ной рос­сий­ской сцены?

- Ну, на­при­мер, Женя Ми­ро­нов, Во­ло­дя Маш­ков, Мак­сим Су­ха­нов, Чул­пан Ха­ма­то­ва, Алена Ба­бен­ко, Ирина Пе­го­ва, Га­ли­на Тю­ни­на, сест­ры Ку­те­по­вы – это се­год­ня уже сред­нее по­ко­ле­ние, но и среди мо­ло­дых под­рос­ли ма­сте­ра, на­при­мер, Юля Пе­ре­сильд. Так что ни о каком куль­тур­ном кри­зи­се речь не идет…

- Какие те­ат­ры се­год­ня вас при­вле­ка­ют, куда хо­чет­ся хо­дить?

- Я очень люблю во­об­ще по­се­щать театр, но уда­ет­ся по­па­дать туда го­раз­до реже, чем хо­чет­ся.

Есть те­ат­ры, ко­то­рые я ре­гу­ляр­но на­ве­щаю и знаю прак­ти­че­ски весь ре­пер­ту­ар, это - те­ат­ры моих дру­зей: Фо­мен­ко, Ле­ви­ти­на, Марка За­ха­ро­ва, реже уда­ет­ся по­се­тить театр Вах­тан­го­ва, театр Ма­я­ков­ско­го и театр Са­ти­ры. Могу ска­зать, что театр Вах­тан­го­ва с при­хо­дом Ри­ма­са Ту­ма­ни­са стал очень при­вле­ка­тель­ным и же­лан­ным. Я видел несколь­ко его работ и могу ска­зать, что это ре­жис­сер со своим ин­тел­ли­гент­ным сти­лем, со своим юмо­ром и ли­ри­кой.

- Каков ваш кри­те­рий успеш­но­сти спек­так­ля?

- Тот спек­такль можно счи­тать успеш­ным, где есть ре­жис­су­ра, мысль, ко­то­рую ре­жис­сер во­пло­ща­ет в этой по­ста­нов­ке и про­де­ла­на мак­си­маль­ная ра­бо­та, на­прав­лен­ная на глав­ную мысль. По­ступ­ки и по­ве­де­ние пер­со­на­жей долж­ны иметь на­ту­раль­ную мо­ти­ва­цию. Для меня, на­при­мер, ре­жис­су­ра укра­ин­ско­го аван­гар­ди­ста Ан­дрея Жол­да­ка, у ко­то­ро­го много эф­фект­ных и аб­сурд­ных те­ат­раль­ных идей, в ос­нов­ном, фор­ма­лизм.

- На­сколь­ко в силах ав­то­ра пьесы по­вли­ять на по­ста­нов­ку соб­ствен­но­го де­ти­ща?

- Есть ав­то­ры, ко­то­рые очень ак­тив­но в этом про­цес­се участ­ву­ют, на­при­мер, Юрий Ря­шен­цев, но что ка­са­ет­ся меня, то я на это давно мах­нул рукой и ста­ра­юсь смот­реть спек­такль на по­след­них боль­ших про­го­нах, чтобы ука­зать на то, что со­всем уж невоз­мож­но тер­петь, но и это не по­мо­га­ет. Помню, как я пы­тал­ся по­вли­ять на Петра На­у­мо­ви­ча, когда он ста­вил «Сказ­ки Ар­ден­ско­го леса», но он ни разу меня не по­слу­шал.

- Чье мне­ние о спек­так­ле для вас наи­бо­лее су­ще­ствен­но?

- Мне нра­вит­ся, как пишет Дина Годер. Мне все­гда было очень ин­те­рес­но чи­тать двух кри­ти­кесс – Веру Ши­то­ву и Инну Со­ло­вье­ву. Ин­те­рес­но, что пишет Ека­те­ри­на Кре­то­ва, время от вре­ме­ни читаю Ма­ри­ну Рай­ки­ну, хотя ее мне­ние неча­сто сов­па­да­ет с моим. Это, что ка­са­ет­ся те­ат­раль­ной кри­ти­ки. А так – все­гда ин­те­рес­но, что ска­жут мои те­ат­раль­ные зна­ко­мые и дру­зья: те­ат­раль­ный ху­дож­ник Ва­си­лий Ва­ле­ри­ус, ком­по­зи­то­ры Ген­на­дий Даш­ке­вич и Гри­го­рий Глад­ков...

- Пре­об­ла­да­ю­щим видом вашей твор­че­ской де­я­тель­но­сти можно счи­тать кон­церт­ную? Вас ведь дома не за­стать…

- Все же я за­ни­ма­юсь боль­ше те­ат­ром и ли­те­ра­тур­ной де­я­тель­но­стью, а кон­церт­ные вы­ступ­ле­ния про­ис­хо­дят между этими за­ня­ти­я­ми и никак не могут за­нять глав­но­го места в моей душе, ко­то­рое, ко­неч­но, от­да­но те­ат­ру.