Театровед, актер, поэт, сценарист, драматург, уникальный автор множества актерских капустников - Вадим Семенович Жук, кажется, во всех видах искусства проявил свой талант, разве что в области балета…, и то нам сие неведомо.
Энциклопедическая начитанность и серьезное отношение к миру и человеку скрывается за ироническим выражением лица, отмечающего свой 65-й день рождения в кругу самых уважаемых представителей московской и питерской интеллигенции.
«Узнать время – счастливая, но тяжкая привилегия серьезного возраста…»
- Есть ли ощущение возраста, и, если есть, когда оно появилось и в чем выражается?
- Оно, несомненно, появилось, потому что я до известной степени стал ощущать исчезновение времени. У молодого человека – весь час впереди, весь день впереди, вся жизнь впереди, а тут понимаешь, что, если ничего не сделал, день пропадает. И когда ничего не сделал в течение нескольких дней, начинается то, что называется депрессией, то есть ощущение такой физической пропажи. Время становится из чего-то виртуального, воображаемого очень конкретным, оно не выражается в цифрах, но очень ощутимо. Такое понятие как отдых на пляже или где-нибудь вызывает у меня чувство тревоги: надо бежать и что-то делать-делать-делать. Я берусь за огромное количество работ, за которое мог бы и не браться вроде бы, тоже ведь ворую у себя, мог бы в это время лирические стихи писать, но это - не работа, это – радость. А работа – делать что-то для театра, для кино, для телевидения.
Это невозможно объяснить молодому человеку, который растрачивает себя на какие-нибудь глупости. Не знать времени, не дорожить им – счастливая привилегия молодого возраста. Узнать время – счастливая, но тяжкая привилегия серьезного возраста…
- Так много вы придумывали дружеских юбилеев, вели их, а свой собственный кому доверите?
- Вести буду сам и придумаю сам. Я тут, кстати, вспоминал, каких юбилеев я только не вел. Какие люди: 80 лет – Александру Володину, 80 лет – Фазилю Искандеру, 80 лет – Юрию Ряшенцеву, 75 лет – Владимиру Войновичу, 50 лет – Михаилу Боярскому, два юбилея вел Андрея Павловича Петрова, 70 лет – Марку Розовскому, 50 лет – Виктору Гвоздицкому, 60 лет – Каме Гинкасу, это - далеко не все! Мне это было в охотку, поскольку они все - сверхдостойные люди, несмотря на то, что очень разные. Между Мишей Боярским, который учился на два курса младше меня и Фазилем Искандером огромная интеллектуальная, творческая, мировоззренческая разница, но дело вовсе не в этом. Я Мишу нежно люблю не только за то, что он - блестящий актер редкого для нашего экрана и сцены романтического свойства, такие люди у нас очень редки, но это и мое юношеское воспоминание, и он – добрый, веселый и отзывчивый человек. Искандер же – это моя внутренняя легенда, как еще и миллионов людей, потому что его пленительные и горчайшие размышления о нашем бытие очень важны…
Почему меня зовут, наверное, умею сказать какие-то правильные слова, связать все и пр. Вот недавно был юбилей сказочного Юлия Черсановича Кима, которого я пел даже не с юности, а с детства. Познакомился я с Юликом в году 1966-м (он с тех пор совершенно не изменился), когда в Ленинграде снимали документальный фильм «Семь нот в тишине», там была представлена его песня «Рыба-кит», которую пели дальневосточные рыбаки, так вот, мы – студенты театрального института были как бы дальневосточные рыбаки. На теперешнем юбилее Кима были все самые маститые барды, и мне приходилось контролировать очередь, потому что все хотят выйти и поздравить в начале, когда аудитория еще способна что-то воспринимать, так вот, мирно регулировать и вести вечер тоже надо уметь.
- Какой бы подарок к юбилею вас мог порадовать?
- Вот если бы кто-нибудь нашел пропавшие в компьютере года два назад полтора десятка стихотворений! Пытались искать хорошие мастера, но не нашли. Я вообще дико люблю подарки, в принципе. Есть такая у людей система, когда заказывают подарки, вот это мне совсем неинтересно, а как же сюрприз? Вообще, я – вежливый: радуюсь всегда любому подарку, для меня все - счастье. Я, как дурак, люблю вещицы, то есть «вещи ненужные и прелестные». Вот Андрей Бильжо знает, что я люблю ножички, надарил мне кучу прекрасных ножичков. Когда я был помоложе, с книгами было потяжелее, книга тогда точно была для меня лучшим подарком, но и сейчас книгам продолжаю радоваться искренне.
- А что вы сейчас читаете?
- Современные книги мне дает почитать сын Ваня, вот, например, последнюю книгу Пелевина «S.N.U.F.F.», к которому я отношусь с уважением, у него есть какие-то новые мысли, идеи, потом он – остроумен. Еще мне посчастливилось последние пятнадцать лет вести в Петербурге вручение призов российским фантастам, мероприятие называется «Странник». Его инициатор – замечательный издатель Николай Ютанов. Благодаря всему этому, я познакомился с кучей прекрасных современных российских писателей, и даже с Робертом Шекли, который на одном вручении премии присутствовал и хохотал над моими шутками, которые ему переводили. Как честный человек я перечитывал каждый шорт-лист, да и перед писателями хотелось в какой-то степени блеснуть. Прочитав прорвищу книг, могу достоверно сказать, что у нас и в самом деле есть очень достойные писатели. Фантастика – это вовсе не литература второго сорта, как некоторые считают. Не бывает литературы второго сорта.
- На каких книгах вырос писатель Вадим Жук?
- Как положено любому ленинградскому ребенку, я в детстве много болел, и, лежа в койке, был обложен всегда несколькими книгами. Так первые четыре тома Чехова были мною читаны-перечитаны, потом собрания сочинений Алексея Толстого, Мопассана, которого я с детства очень полюбил, читал много и хорошо. Когда поступил потом на театроведческий факультет, у нас были гигантские списки литературы, которые я старался читать полностью.
А вообще, интересно, как возникают читательские желания: «Что-то я Еврипида не помню, вроде как люблю, но не помню…». Я твердо помню, что Еврипид обратил взор свой с небес, от разбора богов между собой, от их влияния на человеческую судьбу на Человека, будь то «Федра» или «Электра», я перечитал с десяток пьес Еврипида, получил страшное наслаждение и как-то закрепил это в своей голове.
- Сколько книг вы успеваете прочитывать в месяц?
- За последние месяц, полтора, я прочитал: «Петербургские трущобы» Крестовского (два тома по семьсот страниц), мне было интересно читать, потому что я знал сына Крестовского, новый роман Пелевина «S.N.U.F.F.», потом очень увлекся «Словом о полку Игореве», перечитал, потом любимую книжку Олжаса Сулейменова «Аз и Я»…
- Когда же писать, если столько читать?
- А я или пишу или читаю, конечно, читать-то лучше, слава Богу, попадаются такие работы, что, не прочитав, не напишешь, такая приятная необходимость.
- Что вы сейчас делаете на ТВ?
- Не очень хорошо у меня складываются отношения с телевидением в последние годы. Оно обречено иметь массовую аудиторию, я понимаю, что это – закон, и не обижаюсь, просто не умею говорить много слов и выражений, например, «по жизни», у меня другой словарь, а надо так…, но я никого не виню. Осталась одна у меня симпатичная передача, куда я пишу конферанс.
- Получается, что культурные люди покидают ТВ, и что там остается?
- Тут не надо даже и надеяться. Хорошо, что еще остается канал Культура, а такой, кстати, далеко не во всех странах есть. Лет семь назад я делал передачу про юмор разных стран, и в связи с этим посмотрел много, ну, это за гранью добра и зла, у нас – лучше! Они шутят ниже любого пояска, правда, наши к этому идут и дойдут, видимо…
- Красота, все-таки, может спасти мир?
- Нет, это Достоевский когда-то красиво ляпнул, а мир может спасти только выполнение законов. И не особенно сейчас в ужасном состоянии мир, бывало и похуже. Ну что хорошего было в античном мире с их «хлебом и зрелищами»? Художественные плоды эпохи Возрождения – это на поверхности, а под ними было много всякой дряни, в том числе, инквизиция. Мир не хочет спасаться: и так живется неплохо, особенно, чиновникам.
- Что тогда вы скажете об афоризме: «Мир уцелел, потому что смеялся…»?
- Это опять-таки, красиво сказано, и на здоровье. Мне больше нравится, как сказал Маркс: «Человечество, смеясь, расстается со своим прошлым», - вот это необыкновенно точно сказано, можно только добавить, что человечество, смеясь, встречает свое будущее. Поначалу все новые слова кажутся чрезвычайно забавными, например, слово «спонсор» в девяностые годы, и таких примеров кучу можно привести.
- Слово «меценат», мне кажется, лучше звучит…
- А еще лучше, «благотворитель», в нем, на первый взгляд, русские корни. Меценат, как известно, имечко римского патриция, который не щадил денег на искусство, и его имя стало нарицательным. Появление новых слов – это хорошее явление. Русский язык все может принять и станет от этого только богаче. Сначала были тюркизмы, и появилось много слов, без которых не существует язык, потом с Петром Первым влилась масса голландских слов, прорва немецких слов, итальянских. В восемнадцатом-девятнадцатом веках благотворнейшее влияние оказал французский язык, сейчас – английский язык, и на здоровье. Будет очень любопытно, если придет еще каким-то образом китайский язык.
- Можно ли научиться остроумию, отточить ум постоянными тренировками? Или это – дар?
- Это до известной степени дар. Остроумие – это, во многом, очень быстрый перебор вариантов в голове, это – сочетание несочетаемого, использование парадоксов. Остроумие бывает очень разным, я знал много лукавых, остроумных, необразованных крестьян, рабочих, это – природа. Для меня вообще важнее, чем остроумие, - веселость, которая сочетает в себе и умение смеяться, и оптимизм…
- Назовите самые яркие имена остроумцев…
- Среди писателей, это Достоевский, я ничего смешнее не читал, чем рассказ генерала Иволгина о том, как он был казачком у Наполеона. Еще, Алексей Константинович Толстой вместе с Козьмой Прутковым, Зощенко…, я очень люблю Жванецкого, у которого редкий юмор душевно здорового человека, который отталкивает от себя все ненормальное и делает это смешным.
А люди, умеющие остроумно говорить, например, Шурочка Ширвиндт. Я много раз в голос хохотал от того, как он разговаривает, а ведь это не только слова, это – голос, взгляд, манера, полуулыбка…
- В ваших капустниках Александр Ширвиндт – постоянный участник. Но, как жаль, что капустник делается на один раз и больше не повторяется!
- В мировом вкладе это зачтется, такого рода щедрость мне очень импонирует. Актеры, умеющие играть в капустнике – особые люди, далеко не все на это способны.
- Из всех искусств для вас важнейшим является…
- Литература, конечно! И поэзия, и проза. Я верен впечатлениям детства и юности и продолжаю набирать. Я очень люблю русскую классику, Льва Толстого перечитываю каждый год, этим летом прочитал практически всего Тургенева и очень его полюбил. Я постоянно читаю Чехова, с горечью возвращаюсь к Достоевскому и снова его читаю. Чтобы читать Платонова, нужно набраться сил, но зато как он тебя прекрасно мучает. Я не могу сказать, что я очень хорошо понимаю в стихах, но читаю их много. Иной раз, я не могу определить плохой или хороший стих, а Юрий Ряшенцев сказал замечательно: «Если мне после этих стихов хочется писать самому, значит, это – хорошие стихи…». Я проверял, это – точно. Но только поэт так может сказать.
- Что нужно творческому человеку, чтобы творить?
- Нужно не лениться, вот и все. Какие-то условия жизни – абсолютный миф, это доказано историей литературы: можно быть барином Тургеневым, можно быть пьяницей Апполоном Григорьевым, можно быть авантюристом Рембо, можно быть царским советником Гете, это совершенно все равно. И даже, эта самая пресловутая свобода тоже не считается, все равно ты перед холстом, перед бумагой, перед экраном компьютера, ты все равно свободен.
- Сколько раз вы себе сказали, глядя на сотворенное: «Ай, да сукин сын!»?
- Всегда надеюсь услышать это от других. Очень приятно, когда твою шутку кто-то вспоминает, виденную или слышанную где-то, вот это самое приятственное и есть, что твое дитя не брошено, не забыто…
- В вашей биографии обнаруживается интересный факт преподавания прямо со студенческой скамьи…
- Я оказался в Красноярске со своей молодой женой Олей, которая поехала туда главным художником в ТЮЗ, а я за ней поперся актером. Зарабатывать меньше жены было неудобно, потому я не отказался от преподавания в местном Суриковском училище. Тамошний директор, узнав, что я – театровед по образованию, предложил мне вести сразу несколько предметов, в том числе и неизвестное мне материаловедение, мне приходилось дико много готовиться. Потом, долгие годы, я был лектором-экскурсоводом в ленинградском театральном музее, что очень развязало мне язык Сегодня, я бы с интересом вел какие-нибудь мастер-классы, сценарные там, или юмористические, мне есть что рассказать…
- Как случилось, что студент-театровед стал актером?
- Я вообще-то не поступал на актера в театральный институт, я после девятого класса поступал в студию к Зиновию Яковлевичу Корогодскому, руководителю Ленинградского ТЮЗа, и все складывалось хорошо, но он меня не принял. Когда у вас такая яркая внешность, как у меня в молодости, то ее нужно перешибать талантом, а у меня актерского таланта такой силы не было, я толком и не умел никогда перевоплощаться, как Маковецкий, Суханов, Сухоруков…, сейчас у нас так много замечательных артистов, как всегда, в прочем.
- Из нереализованного, о чем мечтается?
- Жду, когда в кукольном театре Перми поставят вещь, мне очень душевно дорогую: я написал оперу про маленького человека по «Шинели» Гоголя, музыку там хотят использовать готовую, но я хочу, чтобы какой-нибудь хороший композитор посмотрел бы на это, загорелся и написал.
Потом еще, книжки надо выпускать и стихов, и капустных вещей, рано или поздно это сделается, если не помру, а если помру, добрые товарищи сделают. Вот товарищ Иртеньев не позволит пропасть моему творчеству.
- Друзей у вас, наверно, множество?
- Друзей много, таких, без которых я вообще не могу обходиться, несколько: вот Игорь Иртеньев, потом мой питерский друг Василий Аземша, актер моего театра «Четвертая стена» Сережа Лосев…, а вот товарищей, приятелей, перед которыми я просто преклоняюсь, очень много: тот же Юлий Ким, тот же Юра Ряшенцев, Юрий Рост, Андрей Бильжо, изумительные люди!
- Как же успевать с ними со всеми общаться? Тут бесспорно нужен какой-то режим дня…
- Для этого я стараюсь зазвать всех на дачу, чтобы поговорить всласть. А так, спать я, по возможности, ложусь рано, телевизор смотрю очень редко, и то, в основном, спортивные передачи. Встаю утром, иду за газетами «Спорт» и «Новая газета», за завтраком их читаю, потом в интернете проглядываю почту, и сажусь имитировать творчество. На какие-то вечера и мероприятия хожу, если сам выступаю…
Журнал «Театральный мир»
24.01.2012