Кирилл Игоревич Крок, директор Государственного академического театра им. Евг. Вахтангова, дорожит своим местом и гордится своей работой, в которую вкладывает всю свою душу и все свое время. Он прошел серьезную многолетнюю школу театрального закулисья и не боится никакой ответственности, вникая во все мелкие и глобальные вопросы и проблемы в одном из лучших театров страны. Говорить о новых проектах, о вахтанговцах Кирилл Игоревич готов часами, попутно отвечая на звонки, принимая решения, не терпящие отлагательств. Неформальный диалог с одним из самых передовых и энергичных театральных деятелей Москвы журнал «Театральный мир» с удовольствием представляет своим читателям…

— Директор — это административная должность, по сути - чиновник, но Вы, Кирилл Игоревич, производите впечатление совершенно творческой личности…
— Я и не ощущаю себя чиновником, клерком, просто — частью большого творческого организма. Мне все в театре знакомо, все понятно. Я пришел сюда не из бизнеса, не из антрепризы, мне понадобилось пройти длинный путь: начинал монтировщиком, был и бутафором, и осветителем, и художником, и завпостом. Я окончил художественную школу и художественный институт, учился в юридическом институте, который бросил на третьем курсе, потому что больше не мог разрываться между институтом и театром. Испортил из-за этого отношения с родителями: они категорически не хотели, чтобы я занимался этой театральной ерундой, а мечтали, чтоб у меня было юридическое образование, надежный кусок хлеба…. На самом деле я никогда не любил чиновничью работу и не смог бы ею заниматься в каком-либо учреждении. От обилия бумаг меня иногда трясет. Хотя я понимаю, что без документов невозможно обойтись. Вот в кабинете ими забиты все папки, как вы видите…
— Сколько часов Вы работаете, чтобы все успевать? Что Вами движет?
— Любовь к театру и больше ничего. С одиннадцати до одиннадцати я каждый день в театре и знаю, что мне нужно сделать, а приходя домой, понимаю, что забыл что-то, иногда просыпаюсь ночью и бегу записать, что еще надо успеть. Я чрезвычайно увлечен театром, понимаете, как ребенок увлечен игрой, и не могу насладиться. Я каждый день ощущаю, что служу великому театру. Имя ему — театр Вахтангова.
— А на сцену Вас не тянет?
— Никогда.
— Вас часто можно увидеть на экране, на сцене, когда заходит речь о театре Вахтангова, когда вахтанговцам вручают премии…
— Знаете, никогда не хотел быть публичной личностью. Публичность имеет свою оборотную сторону. Прихожу домой, консьержка выскакивает: «Ой, а я вас сегодня видела по телевизору…» — мне это неприятно. Никто раньше не знал, где работаю, а теперь все знают, и это не доставляет мне удовольствия. И не рвусь я туда. Вот недавний пример: на вручении премии «Хрустальная Турандот» Римас Владимирович Туминас со сцены объявил: «Сейчас сюда выйдет директор нашего театра…» Я сам бы не поднялся ни за что. Я прекрасно отдаю себе отчет, что на сцене должны находиться творцы, а себя я ощущаю помощником творца. Дело директора — создавать режиссеру, художнику, артистам комфортные условия для творчества. Где надо — помочь, где надо — подсказать, где надо — поддержать, и я стараюсь это делать. Я всегда оставался в тени, но сегодня в театре Вахтангова это у меня не всегда получается, приходится быть немножечко публичным, но я воспринимаю это как часть своей работы, не более того.
— Вам присущи решительность и энергичность, весьма полезные качества…
— Меня, честно говоря, сильно напрягают люди медлительного склада, я с ними органически не могу работать, даже если они очень хороши в своей профессии. Я люблю яркость, мобильность, азарт, оперативность.
— В этом Вы совершенно совпадаете с замечательной вахтанговской актрисой Галиной Коноваловой…
— Галина Львовна — уникальный, удивительный человек, я часто с ней общаюсь. Она все и всех помнит, все знает. А какой у нее язык! Обычно с возрастом люди начинают говорить медленно, хуже формулируют мысль, а тут — такой острый и светлый ум! Мы с ней общаемся абсолютно на равных, она тут же схватывает, тут же отвечает. Ей только осталось еще освоить Facebook и посты писать…
— Вы сами невероятно активный пользователь социальных сетей…
— Пять лет назад, когда все только появилось, один актер поделился со мной, что завел себе страничку в «Одноклассниках», и предложил мне сделать то же самое. Я лишь отмахнулся пренебрежительно. Кто б мне тогда сказал, что я буду активно выкладывать в Facebook все, имеющее отношение к театру Вахтангова? Жизнь так быстро несется, не хватает времени на общение со многими людьми, и социальные сети в этом смысле выручают…
— Кирилл Игоревич, про Вас можно сказать: «Солдат дослужился до генерала». Начав с монтировщика, Вы стали директором одного из первых театров страны. Насколько далеко простираются Ваши амбиции сегодня?
— Я всегда хотел работать в хорошем театре. Меня очень тяготило, что я не могу полностью реализоваться в профессии и что мои силы, энергия, опыт не востребованы в полной мере в небольшом малоизвестном театре, где я работал. Я понимал, что стой я хоть на ушах и продавай все билеты, занимайся театром, его строительством, обустройством, гастролями — гори и вибрируй, но рядом со мной — болото, тишь да гладь. Мне это было обидно, я понимал, что уходят годы, истощается энергия, хотелось самореализации, поэтому, когда поступило предложение от Римаса Туминаса, я сходу согласился. Хотя для меня это было также неожиданно, как и для всех в Москве, поверьте…
— А можно поподробнее, как это произошло? Вы же были в тот момент директором-распорядителем театра «Модернъ» и заместителем ректора Школы-студии МХАТ…
— Да, МХАТ в моей жизни появился, потому что я понимал безвыходность моего существования. В том театре, где я служил, мне хотелось большого, серьезного, ответственного дела, а его не было. Да, в общем-то, в любой работе через пять–восемь лет нужно что-то менять, а если линия горизонта остается ровной, ничего не происходит, становится скучно. Анатолий Миронович Смелянский пригласил меня в учебный театр Школы-студии МХАТ помочь выпустить несколько спектаклей. Когда я все это сделал, он вызвал меня к себе и предложил мне стать директором учебного театра. Я подумал и согласился. Прошел еще год, и он предложил мне стать его замом по административно-хозяйственной части, потому что он увидел, как театр стал работать, какой в театре порядок. У театра появилась огромная зрительская аудитория. Знаете, нашлись люди, которые обожают студенческие спектакли, готовы платить за это деньги, так что студия может даже получить доход, хоть и небольшой, но все равно приятно. Мы с Анатолием Мироновичем много сделали и в самой школе-студии: поменяли полностью световое и звуковое оборудование в учебном театре, планшет сцены, осуществили ремонт в служебных и учебных аудиториях, в общежитии, заново отделали туалетные и душевые комнаты, коридоры, репетиционный зал, зал для занятий фитнесом и многое другое. Дай Бог, чтобы это было сохранено и приумножено.
А с Римасом Владимировичем меня познакомили на премьере «Дяди Вани». Думаю, таких знакомств у него каждый день было достаточно. Потом он мне позвонил, мы с ним встретились, он расспрашивал меня о школе-студии, о работе в театре, об использовании грантов, все это было похоже просто на консультацию…
— Не жаль было расставаться с учебным театром, в который Вы вложили столько души?
— Жалко, но поймите, в одном театре я отработал десять лет, в школе-студии я отработал девять лет…
— Вы в театре Вахтангова уже три года. Вы тоже подписывали контракт, как и худрук?
— Конечно, у Римаса Владимировича подписан контракт с Министерством культуры до 2016 г., и я надеюсь, что до того времени мы поработаем в этих славных стенах…
— Театр Вахтангова всегда славился внутренней живой атмосферой, духом доброжелательности и любви к родному театру, патриотизм чувствуется даже у гардеробщиц и билетерш. Но идеального коллектива ведь не бывает. Приходится ли Вам принимать непопулярные решения?
— Да, конечно, и не думайте, что у нас здесь все так все просто. Театр — огромный организм, сложная структура. В театре работает триста восемнадцать человек, это по штату, без актеров, которые у нас работают по договору. Иными словами, это огромный коллектив творческих людей со своими мыслями, взглядами на жизнь. Приходится говорить кому-то «нет», потому что есть интересы театра, законы его существования, считаться с которыми обязаны все.
— Я знаю, что у Вас действует целая система поощрений, в том числе премии, благодарности и пр., а система наказаний существует?
— Римас Владимирович считает, что нужно лечить добром. Не розгами, а конфетами, не горчичниками, а медом, не уколом, а таблеткой, не горькой микстурой, а сладкой малиной, так что мы не применяем наказаний, хотя мне иногда приходится уменьшать размер премий за трудовую провинность.
— Нескромный вопрос: в Вашем театре служат одни из самых высокооплачиваемых актеров, Вы можете привести какую-то статистику?
— По статистике того года мы даже чуть обошли МХАТ в плане оплаты труда персонала. У нас люди держатся за свои места. Цифра, которая заложена в госзадании по оплате труда, — 65,8. Это средняя зарплата по театру, а в реальности она выше. Мы с вами прекрасно понимаем, что такое средняя зарплата.
— Между ГИТИСом, МХАТом, Щукой и Щепкой всегда существовала здоровая конкуренция, а еще ревность. Раньше в театре Вахтангова служили исключительно выпускники Щуки, а как сегодня?
— Конкуренция — это двигатель всего; это ведь хорошо, когда люди к чему-то стремятся. Смешение кровей благотворно для потомства. Мы впервые за всю историю театра Вахтангова попытались эту кровь перемешать в Первой студии. Она создана в основном на базе щукинцев, но там представлены и все основные театральные школы Москвы.
— Символично, что Первая студия создана ровно через сто лет после организации той самой легендарной Третьей студии МХТ, которую возглавил Евгений Вахтангов. Хотя, возможно, это случайное совпадение…
— Это случайное совпадение. История такова: когда я пришел в театр, старый особнячок, находящийся прямо за ним, был сдан предыдущей дирекцией в аренду. Арендаторы ничего не платили театру, хулиганили, устроили там гостиницу на час. Я начал процесс их выселения, выиграл три суда, они не съезжали, даже поставили у входа человека с автоматом. Я отключил им все системы жизнеобеспечения, они написали на меня заявление в милицию о том, что я нарушаю федеральный закон. Ко мне пришел участковый, собиравшийся завести на меня уголовное дело. Я спросил, нужно ли, чтобы на вверенной ему территории располагался криминальный элемент, который не исполняет решения суда и пр., участковый подумал и понял меня правильно.
— Победа!
— Да, мы их выселили. Дом находился в ужасающем состоянии, ни нормального отопления, ни ремонта, один туалет на этаж, коридорная система, грубо говоря, ночлежка. Встал вопрос, что с ним делать. Я сначала предложил Римасу Владимировичу сделать там репетиционный зал, с которыми у нас проблема. Потом Римас сказал, что ему очень хочется, чтобы при театре была молодежная студия, чтобы не просто брать очередных выпускников в труппу (в большой труппе бывшие студенты расползаются, кто-то, не найдя себе места, отсеивается), а чтобы у них тут было общее дело, свои спектакли. И мы решили оборудовать маленький камерный студийный зал. Мы все отремонтировали за свои деньги (так же как и общежитие для актеров, в котором мы и мебель поставили, и шторы повесили, и плазменные панели в каждой комнате).
— Множество знаменитых вахтанговцев вспоминали, сколько лет после окончания института им пришлось ждать первого выхода на сцену не в массовке, а Вашей молодежи так повезло!
— В том году мы успели выпустить только один спектакль «Птицы» по Аристофану, но сегодня подготовлены еще два спектакля, с сентября будут играться двенадцать спектаклей в месяц, и к Новому году там будет полноценный маленький репертуарный театр. Я горжусь: в 19:00 у нас заполняется тысячный зал, в 19:30 сто зрителей поднимаются посмотреть спектакль на малой сцене, а в маленький домик за театром приходят пятьдесят зрителей, чтобы увидеть спектакль молодежной студии. Три спектакля в один вечер — это ж счастье для директора! Я иногда не успеваю все обежать, посмотреть, как встречают зрителей, какое настроение на сцене и в зале. А вскоре рядом с театром откроется еще комплекс, где у нас будет зал на двести пятьдесят мест, театральный клуб, в котором по выходным будет кабаре, и наши артисты в нем будут показывать свои творческие вечера, играть, петь, танцевать, читать стихи…
— Несколько лет этот комплекс был унылым долгостроем, была информация, что ведется строительство многофункционального торгово-развлекательного комплекса. Без торговли и сегодня никак?
— Объясню. Это строительство началось при Михаиле Александровиче Ульянове. Театр мечтал о малой сцене, и лет семнадцать назад был заключен инвестиционный контракт. В то время по-другому построиться было нереально, у государства не было денег, люди в 1990-е гг. плохо ходили в театр. И театр поделился принадлежащей ему землей с условием, что ему будет построен новый зал и предоставлены площади для театральных нужд. Закон обратной силы не имеет, поэтому здесь будет торговый комплекс: наверху — безумно дорогие квартиры, а в центре будет сердце — малая сцена театра Вахтангова и огромное количество жизненно необходимых нам вспомогательных помещений (порядка шести тысяч квадратных метров).
— Каким образом подъезжать к этому центру? Вечная проблема центра — парковка, многие зрители опаздывают в театр, не находя места для своей машины.
— Это обусловлено историческим местонахождением театра Вахтангова, но там будет трехуровневая стоянка, а вход на сцену и в зал будет через нас, а не через торговый центр.
— Вы член профессиональной гильдии директоров и театральных менеджеров России, какие цели и задачи у этой организации?
— Эта организация — правопреемник Клуба директоров Центрального Дома актера им. А.А. Яблочкиной. Когда не стало Маргариты Александровны Эскиной, многое утеряло смысл. С моей точки зрения, Дому актера нельзя было терять такой клуб, но жизнь распорядилась иначе. Я хожу на все сборы, собрания, встречи, жизнь покажет...
— Мечтаете ли Вы к концу сезона об отпуске, или Вам не надо от театра отдыхать?
— Надо, и я хочу, но не получается, разве что дней на десять. Я, правда, быстро восстанавливаюсь, мне к концу отпуска уже надоедает все и хочется на работу.
— Вы не успеваете ходить в другие театры?
— Почему это? Я посмотрел все самые громкие премьеры Москвы. Мне интересно, какие спектакли называют новым веянием, новой эстетикой. Я видел все премьеры Гоголь-центра, МХТ, Пушкинского театра и др.
Сам я любитель художественного направления. Я люблю театр эмоциональный и не приемлю мат на сцене и разные гадости. Я знаю, что жизнь — гадкая штука, но не хочу это слышать со сцены, не хочу историй про желудочно-кишечный тракт. Провокационный театр — не мой.
— Вы можете подсказать, посоветовать Римасу Владимировичу, что ему ставить?
— Я считаю себя не вправе советовать и влезать в творческий процесс. Вот если Римас Владимирович приходит ко мне поразмышлять вслух, я стараюсь вникнуть и поддержать, а определиться он должен сам. Я убедил его подумать над постановкой «Евгения Онегина», о которой он давно мечтал, но не решался…
— Вахтанговская молодежь много снимается. Вы поддерживаете это в театре?
— А почему нет? Что ж в этом плохого? Мы поддерживаем…
— В общем-то, это довольно выгодно театру, поскольку многие зрители, особенно приезжие, идут в театр посмотреть на лицо «из телевизора»…
— Да, при этом все должны понимать, что известным актера может сделать кино и телевидение, а мастером — только театр…
— Как Вы помогаете молодежи расставить правильно приоритеты, и как Вы справляетесь с заменами, если актеры поголовно уходят в сериалы?
— У нас еще в июне был составлен полугодовой репертуарный план до 1 января, этим самым мы показываем актерам в труппе, как планируем жить. Понятно, что жизнь может внести какие-то свои коррективы, какой-то спектакль отменится, какой-то перенесется по причинам болезни того или иного актера, но нужно подстраивать свои личные планы под жизнь театра. И они подстраивают, планируют. Римас Владимирович разрешает актеру перевестись во второй состав из-за съемок, хотя понимает, что любой ввод в спектакль может его разрушить. Если мы будем запрещать, мы никогда не вырастим следующее вахтанговское поколение. Мы не просто должны его вырастить, но еще и поднять, чтобы они смогли встать на место тех, кто сегодня главный. А если они нигде не будут сниматься, их никто не будет знать, то они никогда не станут звездами, и что будут делать с этим театром люди, пришедшие в театр после нас? Ведь театр не заканчивается на нас, а продолжается... Глупо не пускать актеров на съемку, надо всячески способствовать этому. Если актера будут узнавать на улицах по сериалу и спрашивать, в каком театре его можно увидеть, кто в итоге выиграет? Я, как директор театра, отвечающий за наполняемость зала.
— Зачем Вам нужна онлайновая история при ваших аншлагах?
— Мы живем в огромнейшей стране. Для какого-то маленького театра эта история не нужна. Если туда на спектакли плохо ходят и никому не нужно их искусство вживую, то кто ж будет смотреть видеотрансляцию этих спектаклей? Но учитывая, что театр Вахтангова — это бренд, один из лучших российских театров, известные актеры, известные спектакли, то эта история для тех, кто не может приехать в Москву. У нас на сайте можно купить билеты в театр, а можно билеты на видеотрансляцию. Мы даем зрителю возможность смотреть спектакль с трех камер, онлайновый пользователь сам может переключаться с ближнего плана на дальний, с левого края сцены на правый, может купить билет на трансляцию и смотреть ее в течении 12 часов… Мир большой много часовых поясов.
— И много у Вас виртуальных зрителей?
— Не могу сказать, что очень много, но на каждый спектакль покупаются такие билеты. Правда, мы не показываем последних премьер. Конечно, если б в онлайне показали «Евгения Онегина» или «Пристань», желающих было б гораздо больше. Но мы этого не делаем, чтобы сохранить хороший театральный ажиотаж вокруг этих спектаклей.
— Сегодня в связи с реформами не прекращается брожение умов в театральном мире, спорят о разрушении репертуарного театра. Какова Ваша позиция в этом вопросе?
— На самом деле важны всего две составляющие: на сцене — артисты, в зале — зрители. Если это есть, то этот конкретный театр имеет право на существование, а если нет, то не надо уважаемому руководителю театра говорить о театральной мафии, о заговоре критики, об уничтожении российского репертуарного театра, не надо, это все от лукавого. Просто то, что производят они, никому не нужно, и в таком театре следует многое менять. Не закрывать ни в коем случае, но менять и менять жестко. О каком просветительском моменте можно говорить, когда тридцать человек на сцене и двадцать в зале? Хотите творческого поиска, так откройте студию на сорок зрительских мест, и у вас там будет аншлаг. Тогда вам нужна лаборатория, а не театр. Учредитель дает деньги, следовательно, имеет право требовать отчет о работе. Ах, вы не хотите так работать? Так найдите спонсора, мецената, идите в банк, пусть он вам платит зарплату, а вы будете сидеть и делать глубокие творческие изыскания… А если к вам в театр не ходят, значит, вы не то или не так ставите, не чувствуете время…
— Сейчас в Вас заговорил чиновник, возможно, в перспективе, министр культуры…
— Просто мне дико, когда люди заняты не делом, а пересудами и возмущениями. Я по своему опыту работы знаю, что нет такого театра, который нельзя было бы продать. Просто надо пахать и добиваться аншлага не за счет приглашенных зрителей, а продавать билеты, строить грамотно репертуар, думать о зрителе, разговаривать с ним серьезно, заниматься актерами, выращивать труппу… Творческая профессия по жизни связана с кастингом: ты всю жизнь должен доказывать, что ты можешь. Так что нечего тут обижаться, господа хорошие, надо работать и доказывать, даже если ты народный артист. Никогда не забуду, как Владимир Абрамович Этуш, народный артист СССР, волновался, словно мальчишка, перед последней премьерой («Окаемовы дни»). Уж, казалось бы, что ему-то волноваться, он только выходит на сцену — сразу град аплодисментов, а он волнуется…

материал опубликован в журнале "Театральный мир" за 2015 год