актер АЛЕКСАНДР ФИЛИППЕНКО

«После слова «свобода» следующее по значимости – «ответственность...»

На сцене Таганки состоится уникальный поэтический вечер «Гафт – Филиппенко: «Апрельские тезисы». Александр Филиппенко будет читать стихи Есенина, Кирсанова, Левитанского, Высоцкого. В интервью Александр ФИЛИППЕНКО рассказал, чем обусловлен подобный выбор программы и насколько важен для него диалог с залом.

– Старшее поколение, зубрившее «Апрельские тезисы» к экзаменам по истории, обществоведению или научному коммунизму, наверняка встрепенутся, услышав такое название. Кому такая креативная мысль пришла в голову и как объяснить молодежи, что это такое, и что вообще скрывается под этим заголовком?

– Это Гафт придумал, когда он это произнес, я также встрепенулся, как и вы. Это все, что нам нужно для начала от зрителей, а дальше все будет зависеть от того материала, от тех стихов, которые мы будем читать, от того, чем будут наполнены эти наши «Апрельские тезисы». Кстати, по слухам, на складе Театра на Таганке где-то должна лежать мемориальная доска «В этом доме выступал В.И. Ленин». Когда мы с Гафтом готовили программу, все время спорили. У каждого своя позиция, каждый желает высказаться и что-то сообщить залу, и у нас должен обязательно возникнуть диалог с залом. Нам просто необходима помощь зрителя, работа его души, ума и сердца.

– Как сложился ваш тандем с Гафтом? У вас ведь уже сыгранная команда?

– Можно много слов наговорить, но главная разгадка: мы родились в один день, и этим все сказано. Так звезды сошлись…

– Таганка – ваша молодость, символ протеста. Все возвращается на круги своя, против чего сегодня вы протестуете?

– Мы не протестуем, а просто высказываем свои тезисы, а отобрали мы их из знаменитых вахтанговских тезисов, вот почему я в середине 2012 года обращаюсь в зрительный зал с этой памятной сцены со своим старшим партнером и товарищем Валентином Гафтом. А с Таганкой – тоже судьба: мы случайно увиделись с Валерием Золотухиным, и он предложил мне использовать удачный момент: как раз в это время их театр уезжает на гастроли в Баку.

– А вы читали когда-нибудь Высоцкого в этих стенах? Вы ощущаете внутренний трепет?

– Нет, не читал. Но мы вместе когда-то на этих подмостках выступали. Конечно, площадка памятная, и некоторый трепет, разумеется, есть. Я вот недавно показывал Таганку своей дочке (она у меня помощник и звукорежиссер всех программ) заветное закулисье, и там мы как раз столкнулись с Золотухиным, и сразу обо всем договорились. Его величество – случай! Он играет в творческой биографии актера главную роль. Важно быть готовым к этому случаю, вот что: мы ведь в одной гримерке с Валерой сидели, и он когда-то предложил мне поехать с ним сниматься в «Бумбараше»…

– Над вами есть сегодня какое-то руководство?

– Непосредственное руководство, конечно, есть, когда работаешь по договору: это и театр имени Моссовета, и Москонцерт, и дирекция «Современника», но главный начальник – это, конечно, моя семья. Так что после заседаний нашего домашнего «худсовета», моей главной дирекции, я и отбираю репертуар.

– Александр Георгиевич, прошли времена удушающей цензуры, всякого рода комиссий, но с экранов и театральных подмостков хлынула страшная лавина, сметающая весь культурный слой на своем пути. Как вам удается сегодня сеять «разумное, доброе вечное»?

– Очень сложно всё. Сегодня у нас другая страна, другая планета, но важно, что все зависит сейчас от вас лично. В советское время достаточно было двух-трех аллюзий, двух-трех намеков, а теперь надо выкладываться весь сольный концерт, все же зависит от тебя. Поэтому я не участвую в сборных концертах, разве что с моими друзьями, будь то Гафт или ансамбль Алексея Уткина. Когда-то от Театра Вахтангова мы выступали вместе с Михаилом Александровичем Ульяновым. Еще была такая концертная бригада: Высоцкий, Хмельницкий, Таня Сидоренко, я. В студенческом театре мы с Семеном Фарадой выступали на эстраде с концертными номерами. А вообще я на сцене выступаю с 1958 года. Сначала была «Гармонь» Твардовского, потом светловские стихи, потом студенческий юмор, потом Гоголь, Салтыков-Щедрин, Зощенко, вот так все развивалось…Но главное, у меня есть возможность действительно делать то, что я хочу, и в удовольствие. Вот огромное количество моих киноролей и программ – и мне ни за что не стыдно, все они памятны, и о каждой можно рассказать, и каждая греет тебя какими-то приятными воспоминаниями. Но я волнуюсь каждый раз потому, что зритель – это составная часть спектакля, причем непредсказуемая.

– Как-то вы сказали, что чувствуете себя рыбаком, ловящим рыбу на удочку, когда у вас «клюет», вы эффектно выдерживаете паузу и подсекаете добычу…

– Самое главное, у рыбака должна быть наживка. Я каждый раз насаживаю на крючок разную наживку, и мне самому интересно, на что клюнет. Даже когда ты выступаешь в маленькой аудитории, ты волнуешься, ты собираешься. Этому давно меня научил Михаил Ульянов: какие бы споры, какие бы отношения ни были с партнерами, все это надо оставить за кулисами, в буфете, а когда ты выходишь на квадрат сцены, нужно быть очень ответственным и внимательным, потому что сцена не прощает, ты в одну секунду можешь растерять все свои завоевания.

– А какую самую большую аудиторию вам удавалось накрыть своей «рыболовной сетью»?

– Это были концерты, которые назывались «С музыкой вокруг смеха», в начале восьмидесятых. 1 апреля – день рождения Николая Васильевича Гоголя, и я в конце выступал с монологами Гоголя, и три тысячи зрителей замирали в одну секунду. Это, конечно, к искусству отношения не имеет, это – такая охота, когда ты можешь погибнуть, эта лавина может тебя накрыть. Я вспоминаю концерты в «Олимпийском», это ж полстадиона перекрыто, а вся остальная половина ждет тебя, и ты идешь из гримерки через поле к занавесу, а на той стороне шум тысяч людей… Я после выступления шел домой пешком по бульвару, чтобы восстановиться (такой был сильный обмен энергией).

– По роду своей театрально-концертной деятельности вы просто обязаны «перелопачивать» горы литературы. Чем вы руководствуетесь, когда решаете что-то включить в программу?

– Мне многое подсказывают друзья, что-то вспоминаю, например, что мы играли в студенческом театре, в студии МГУ «Наш дом», где во главе был триумвират: Рутберг, Розовский, Аксельрод. В начале шестидесятых мы впервые открывали для себя и Платонова, и Булгакова, мы в то время не знали этих фамилий, эти книги не издавались: «Голубая книга» Зощенко, полузапрещенные Ахматова, Цветаева, но эти далекие шестидесятые остались самыми памятными в моей творческой биографии. Как хорошо об этом сказал Сергей Юрский в спектакле «Предбанник»: «Мы пришли из тесноты и неволи, где у нас была свобода плевать на эту тесноту и неволю…». Следующее слово после свободы я бы поставил «ответственность»: а что ты лично можешь сделать?! А уж дальше по Левитанскому: «Каждый выбирает для себя: женщину, религию, дорогу, дьяволу служить или пророку, каждый выбирает для себя…».

– Достаточно ли вам собственного режиссерского опыта?

– Нет-нет, мне обязательно нужен режиссер, конечно, хотелось бы, чтобы Виктюк или Стуруа сидели в зале и тебя подправляли…

– У вас ведь и никаких атрибутов нет, разве что клетчатый пиджак. Кстати, а почему всегда клетчатый?

– Ну, так получилось...

– У Жванецкого – портфель, а у вас – клетчатый пиджак?

– Вообще-то не всегда. Солженицына я читаю в черном. Давид Боровский, с кем мы начинали, сказал мне: «Никаких бушлатов, будешь в строгой черной тройке…». И Гоголя я, конечно, читаю не в клетчатом пиджаке…

– А в каком?

– В полосатом (смеется)…

– С вами всегда работает ваша дочь в качестве звукорежиссера…

– В начале девяностых мы с друзьями: и Жванецкий, и Карцев с Ильченко, и Градский, и Камбурова – участвовали в культурных программах Одесского пароходства. Туда можно было приехать всей семьей. Сначала это были круизы по Черному морю, а когда открылись границы, то буквально по всему миру. И дочка всегда была с нами. Я ей как-то сказал: «Вот же у тебя всегда плеер с собой, там есть кнопка, ты можешь ее нажать в конце моего выступления и включить мне рок-н-ролл». Она знает весь мой репертуар, и если мы меняем что-то, импровизируем, можем за полчаса все оговорить.

– Дети актеров растут за кулисами, а ваша дочь выросла на гастролях, вы как себе ее будущее представляли?

– «Выросла» она в МГИМО, у нее есть специальность, есть английский и итальянский. А работа со мной – это ее хобби, удовольствие, хотя свой процент она получает, но это – коммерческая тайна…

– И в связи с предстоящими майскими праздниками не могу не спросить: что для вас праздник?

– Это - отдых. Раньше это была активная театральная деятельность: в театре были детские спектакли, и я с удовольствием играл. Кстати, пока с вами говорил, вспомнил: у меня ведь много программ, штук десять, наверно, и пора пока остановиться, но детскую программу я все же хочу сделать. «Недопесок» Юрия Коваля – это моя мечта! Не только дети, но и бабушки будут смеяться…