«Творчество – самое интересное, чем можно заниматься в сегодняшней жизни»
В минувшем году у Вениамина Смехова состоялось несколько успешных театральных и телевизионных премьер. Немало творческих планов у актера и режиссера и на начавшийся 2013 год. Известный артист рассказал о некоторых новых проектах, в частности, о своем возвращении на Таганку с поэтическим спектаклем «Нет лет», в основу которого легли стихи его давнего друга и постоянного автора «Новых Известий» Евгения Евтушенко...
– Вениамин Борисович, на канале «Культура» прошел цикл ваших передач – телезрители получили большое удовольствие…
– Эта работа доставила мне и большую радость, и большое напряжение. У меня – счастливый актерский и режиссерский роман с «Культурой». В мае показывали восемь фильмов документального цикла «Золотой век Таганки». Эту радость сотворили мы вместе с режиссером Мариной Забелиной и моей женой Галиной Аксеновой. По моим сценариям этих вечеров была выпущена книжка «Золотой век Таганки», посвященная памяти великого Давида Боровского. Там много рассказов об удивительном тандеме Любимов – Боровский. Первая презентация была в совершенно необычном и красивом Музее-мастерской Боровского. О своей мастерской Давид так мечтал, но успел поработать в ней лишь последние два года. Трансформировал мастерскую в музей его сын Александр Давидович Боровский – один из лучших нынешних художников сцены, много сделавший и у Валерия Фокина в Александринке, и в Студии Сергея Женовача. Саша Боровский – сотворитель чудес. Потрясающее театральное пространство театра Женовача – хороший удар по пессимизму театралов.
– Говоря о пессимизме театралов, намекаете на театральную критику?
– Критика сегодня испортилась. Анатолий Смелянский отмечал, что классики шли на каждый новый спектакль как на праздник: предчувствовать добрую новость – моральный долг талантливого критика. А сейчас у многих столько злобы и негатива, с которыми просто неприлично приходить в театр… Вот я знаю, например, театральных специалистов, которые неодобрительно косятся в сторону изделий Кирилла Серебренникова. На самом деле он – один из талантливейших людей сегодняшнего театра, это я знаю по многим спектаклям, которые видел на его курсе. Люди успешно работают в «Практике», у Женовача, у Серебренникова, у Писарева, у Огарева, у Нины Чусовой, у Каменьковича – и эти события нуждаются не в поспешных придирках, а в доброжелательстве.
– У критиков есть свои лагери – часто одни дружат против других…
– Это часть арт-бизнеса, но «лагерное мышление» бывало и в старину. Когда-то знаменитые музыкальные критики Владимир Стасов и Цезарь Кюи увлеченно доводили до нервного стресса Чайковского и Рахманинова. Но то, что раньше было исключением, сегодня стало правилом…
– Некоторых художников критика не обижала, например, Петра Фоменко…
– Великого Фоменко, Моцарта отечественного театра, мне посчастливилось близко знать! Мы даже успели отметить полвека нашей дружбы в июле, накануне его 80-летия и ухода, но этот уход – печаль единовременная, а жизнь Петра Фоменко – вполне вечная. Потому что его учеников можно исчислить по единственному примеру – по примеру Станиславского. Есть очень хорошие ученики у Марка Захарова, и у Андрея Гончарова, и у Анатолия Эфроса, конечно, но что и сколько сотворил режиссер и учитель Петр Фоменко, можно сравнивать только с таким небожителем, как Константин Сергеевич Станиславский. Между прочим, в фойе «Таганки» тоже висел портрет Станиславского. Ветераны «Таганки» хорошо помнят, как часто Юрий Петрович Любимов поминал Станиславского, но он боготворил Станиславского в пику рутинерам-демагогам. Любимов нам внушал, Станиславский – гений, он искал и менялся – влево, вправо, в оперу, в балет, куда хотите, но его сузили до первых школьных опытов. Никакой системы нет, у Станиславского есть методология школы, которая помогает режиссерам и актерам, он говорил: «Если сегодня вы в духе и пришло вдохновение, забудьте о технике и отдайтесь чувству…» Кстати, Михаил Афанасьевич Булгаков, судя по рассказам его жены Елены Сергеевны, неуютно чувствовал себя в любимом театре, где торжествовала высокомерная диктатура «Системы», и блестяще отразил это в «Театральном романе»…
– … прекрасно поставленном в Театре Фоменко…
– Этот волшебный спектакль – последнее творение – послание Петра Наумовича…
– Вениамин Борисович, а что сегодня происходит в вашей творческой жизни?
– Последнее время оказалось рекордным по числу разных интересных работ и предложений. Это и кино, и телевидение, и концерты, и даже сцена, с которой я давно завязал. Вот уже второй сезон в Политеатре играю в спектакле «Волны» по мотивам двух рассказов Владимира Сорокина с замечательной партнершей – Алисой Хазановой. А еще выхожу на сцену в музыкально-поэтическом представлении с родной дочерью Аликой – «Двенадцать месяцев танго». Там звучат песни и стихи, костюмы из винтажной коллекции Галины Аксеновой, видеоарт Юлии Михеевой и Владислава Фролова (Фролов – настоящий маг света в Театре Фоменко), и живая музыка польских композиторов 1930-х годов. В то время в Польше создавались музыкальные шедевры: достаточно вспомнить «Утомленное солнце» и «Синий платочек» Ежи Петерсбурского. Галя Аксенова вытащила на свет божий чудесный диск с записями танго двадцатых–тридцатых годов лучших польских композиторов. Танго не просто танец, который родился в Аргентине и покорил Европу, дальше на первый план вышла уже музыка – соревнование композиторов, певцов – и поэзия. Стихи тоже умеют быть театром: в 1965 году родился благодаря Юрию Любимову жанр «поэтических представлений» в Театре на Таганке.
– Значит, вы так и не расстались с поэтическим театром…
– Эта инфекция, или, скажем по Маяковскому, «прекрасная болезнь», заново готова связать меня с Театром на Таганке. Было такое чудесное стихотворение Евгения Евтушенко и затем песня Сергея Никитина – «Нет лет», и так будет называться спектакль по поэзии одного из лучших поэтов России. Идея принадлежит отчасти самому автору, а я придумал композицию. Доверие лидера шестидесятников ко мне было обусловлено тем, что я имел честь работать у Юрия Любимова и как актер, и как соавтор, и как режиссер-ассистент. Сегодня в родном театре я – приглашенный режиссер, но как актеры мы будем «украшать» авансцену с моим старым другом и партнером Валерием Золотухиным. Моя режиссерская забота – чтобы свежо и оригинально прозвучала поэзия в связке с музыкой, пластикой, видеоартом и вокалом.
– А расскажите про проект «Политеатр» в Политехническом. Насколько молодежь откликается сейчас на стихи?
– Политехнический музей – пробный камень. Привлекательность поэзии по-настоящему вернулась. В 1950 – 1960 годы я бывал как зритель в Зале Чайковского и упоенно слушал великих мастеров художественного слова: Дмитрия Журавлева, Якова Смоленского, Сурена Кочаряна... Так вот, в последние годы ожил классический чтецкий абонемент в этом зале, чего давно не случалось. На канале «Культура» после моей двухнедельной серии «Я пришел к вам со стихами» появился цикл, который называется «Послушайте!».
– Что у вас на писательском фронте сегодня?
– Сегодня во мне лидирует режиссерский и актерский кураж, а было время, когда я нажимал на все три педали (был еще и писательский). Сейчас на канале «Культура», который благороднее, чем все другие каналы, вместе взятые, должна выйти уже известная со времен Станиславского и Мейерхольда как лучшая пьеса двадцатого века – «Самоубийца» Николая Эрдмана. Пьеса была абсолютно запрещена вплоть до времен Горбачева, хотя шла во многих театрах мира.
– Вы ее когда-то поставили в РАМТе…
– Было такое везение: моя безумная любовь к материалу и автору плюс исключительный дух созидания в Театре Алексея Бородина. Молодые актеры с большой охотой и энергией в течение пяти сезонов (а это много для такого названия) играли наш спектакль. Это была тройная радость: режиссерская, актерская и зрительская. Знаете, был такой фильм «Дядя Ваня с 42-й», в котором актеры театра на 42-й улице Нью-Йорка репетируют классическую пьесу Чехова «Дядя Ваня», и там жизнь вплетается в игру. И вот я, очень любя телетеатр, для канала «Культура» придумал рассказ о «Самоубийце» Эрдмана с фрагментами спектакля, а как назвать этот жанр, я пока не знаю.
– В этой постановке участвуют те же актеры, которые играли его в РАМТе?
– Да, те самые. Еще я участвую в фильме моей жены, который называется «Кинозвезда между Серпом и Молотом», о Марине Ладыниной. На наше счастье, Марина Алексеевна разрешила снять интереснейшее интервью (за два года до ее кончины) Гале Аксеновой, пристрастному киноведу (она преподает в Школе-студии). Марина Алексеевна захотела рассказать нам свою жизнь. Я там появляюсь в прологе и помогаю Гале, как и она всегда помогает мне. Творчество – самое интересное, чем можно заниматься в нашей жизни.
– Эта работа доставила мне и большую радость, и большое напряжение. У меня – счастливый актерский и режиссерский роман с «Культурой». В мае показывали восемь фильмов документального цикла «Золотой век Таганки». Эту радость сотворили мы вместе с режиссером Мариной Забелиной и моей женой Галиной Аксеновой. По моим сценариям этих вечеров была выпущена книжка «Золотой век Таганки», посвященная памяти великого Давида Боровского. Там много рассказов об удивительном тандеме Любимов – Боровский. Первая презентация была в совершенно необычном и красивом Музее-мастерской Боровского. О своей мастерской Давид так мечтал, но успел поработать в ней лишь последние два года. Трансформировал мастерскую в музей его сын Александр Давидович Боровский – один из лучших нынешних художников сцены, много сделавший и у Валерия Фокина в Александринке, и в Студии Сергея Женовача. Саша Боровский – сотворитель чудес. Потрясающее театральное пространство театра Женовача – хороший удар по пессимизму театралов.
– Говоря о пессимизме театралов, намекаете на театральную критику?
– Критика сегодня испортилась. Анатолий Смелянский отмечал, что классики шли на каждый новый спектакль как на праздник: предчувствовать добрую новость – моральный долг талантливого критика. А сейчас у многих столько злобы и негатива, с которыми просто неприлично приходить в театр… Вот я знаю, например, театральных специалистов, которые неодобрительно косятся в сторону изделий Кирилла Серебренникова. На самом деле он – один из талантливейших людей сегодняшнего театра, это я знаю по многим спектаклям, которые видел на его курсе. Люди успешно работают в «Практике», у Женовача, у Серебренникова, у Писарева, у Огарева, у Нины Чусовой, у Каменьковича – и эти события нуждаются не в поспешных придирках, а в доброжелательстве.
– У критиков есть свои лагери – часто одни дружат против других…
– Это часть арт-бизнеса, но «лагерное мышление» бывало и в старину. Когда-то знаменитые музыкальные критики Владимир Стасов и Цезарь Кюи увлеченно доводили до нервного стресса Чайковского и Рахманинова. Но то, что раньше было исключением, сегодня стало правилом…
– Некоторых художников критика не обижала, например, Петра Фоменко…
– Великого Фоменко, Моцарта отечественного театра, мне посчастливилось близко знать! Мы даже успели отметить полвека нашей дружбы в июле, накануне его 80-летия и ухода, но этот уход – печаль единовременная, а жизнь Петра Фоменко – вполне вечная. Потому что его учеников можно исчислить по единственному примеру – по примеру Станиславского. Есть очень хорошие ученики у Марка Захарова, и у Андрея Гончарова, и у Анатолия Эфроса, конечно, но что и сколько сотворил режиссер и учитель Петр Фоменко, можно сравнивать только с таким небожителем, как Константин Сергеевич Станиславский. Между прочим, в фойе «Таганки» тоже висел портрет Станиславского. Ветераны «Таганки» хорошо помнят, как часто Юрий Петрович Любимов поминал Станиславского, но он боготворил Станиславского в пику рутинерам-демагогам. Любимов нам внушал, Станиславский – гений, он искал и менялся – влево, вправо, в оперу, в балет, куда хотите, но его сузили до первых школьных опытов. Никакой системы нет, у Станиславского есть методология школы, которая помогает режиссерам и актерам, он говорил: «Если сегодня вы в духе и пришло вдохновение, забудьте о технике и отдайтесь чувству…» Кстати, Михаил Афанасьевич Булгаков, судя по рассказам его жены Елены Сергеевны, неуютно чувствовал себя в любимом театре, где торжествовала высокомерная диктатура «Системы», и блестяще отразил это в «Театральном романе»…
– … прекрасно поставленном в Театре Фоменко…
– Этот волшебный спектакль – последнее творение – послание Петра Наумовича…
– Вениамин Борисович, а что сегодня происходит в вашей творческой жизни?
– Последнее время оказалось рекордным по числу разных интересных работ и предложений. Это и кино, и телевидение, и концерты, и даже сцена, с которой я давно завязал. Вот уже второй сезон в Политеатре играю в спектакле «Волны» по мотивам двух рассказов Владимира Сорокина с замечательной партнершей – Алисой Хазановой. А еще выхожу на сцену в музыкально-поэтическом представлении с родной дочерью Аликой – «Двенадцать месяцев танго». Там звучат песни и стихи, костюмы из винтажной коллекции Галины Аксеновой, видеоарт Юлии Михеевой и Владислава Фролова (Фролов – настоящий маг света в Театре Фоменко), и живая музыка польских композиторов 1930-х годов. В то время в Польше создавались музыкальные шедевры: достаточно вспомнить «Утомленное солнце» и «Синий платочек» Ежи Петерсбурского. Галя Аксенова вытащила на свет божий чудесный диск с записями танго двадцатых–тридцатых годов лучших польских композиторов. Танго не просто танец, который родился в Аргентине и покорил Европу, дальше на первый план вышла уже музыка – соревнование композиторов, певцов – и поэзия. Стихи тоже умеют быть театром: в 1965 году родился благодаря Юрию Любимову жанр «поэтических представлений» в Театре на Таганке.
– Значит, вы так и не расстались с поэтическим театром…
– Эта инфекция, или, скажем по Маяковскому, «прекрасная болезнь», заново готова связать меня с Театром на Таганке. Было такое чудесное стихотворение Евгения Евтушенко и затем песня Сергея Никитина – «Нет лет», и так будет называться спектакль по поэзии одного из лучших поэтов России. Идея принадлежит отчасти самому автору, а я придумал композицию. Доверие лидера шестидесятников ко мне было обусловлено тем, что я имел честь работать у Юрия Любимова и как актер, и как соавтор, и как режиссер-ассистент. Сегодня в родном театре я – приглашенный режиссер, но как актеры мы будем «украшать» авансцену с моим старым другом и партнером Валерием Золотухиным. Моя режиссерская забота – чтобы свежо и оригинально прозвучала поэзия в связке с музыкой, пластикой, видеоартом и вокалом.
– А расскажите про проект «Политеатр» в Политехническом. Насколько молодежь откликается сейчас на стихи?
– Политехнический музей – пробный камень. Привлекательность поэзии по-настоящему вернулась. В 1950 – 1960 годы я бывал как зритель в Зале Чайковского и упоенно слушал великих мастеров художественного слова: Дмитрия Журавлева, Якова Смоленского, Сурена Кочаряна... Так вот, в последние годы ожил классический чтецкий абонемент в этом зале, чего давно не случалось. На канале «Культура» после моей двухнедельной серии «Я пришел к вам со стихами» появился цикл, который называется «Послушайте!».
– Что у вас на писательском фронте сегодня?
– Сегодня во мне лидирует режиссерский и актерский кураж, а было время, когда я нажимал на все три педали (был еще и писательский). Сейчас на канале «Культура», который благороднее, чем все другие каналы, вместе взятые, должна выйти уже известная со времен Станиславского и Мейерхольда как лучшая пьеса двадцатого века – «Самоубийца» Николая Эрдмана. Пьеса была абсолютно запрещена вплоть до времен Горбачева, хотя шла во многих театрах мира.
– Вы ее когда-то поставили в РАМТе…
– Было такое везение: моя безумная любовь к материалу и автору плюс исключительный дух созидания в Театре Алексея Бородина. Молодые актеры с большой охотой и энергией в течение пяти сезонов (а это много для такого названия) играли наш спектакль. Это была тройная радость: режиссерская, актерская и зрительская. Знаете, был такой фильм «Дядя Ваня с 42-й», в котором актеры театра на 42-й улице Нью-Йорка репетируют классическую пьесу Чехова «Дядя Ваня», и там жизнь вплетается в игру. И вот я, очень любя телетеатр, для канала «Культура» придумал рассказ о «Самоубийце» Эрдмана с фрагментами спектакля, а как назвать этот жанр, я пока не знаю.
– В этой постановке участвуют те же актеры, которые играли его в РАМТе?
– Да, те самые. Еще я участвую в фильме моей жены, который называется «Кинозвезда между Серпом и Молотом», о Марине Ладыниной. На наше счастье, Марина Алексеевна разрешила снять интереснейшее интервью (за два года до ее кончины) Гале Аксеновой, пристрастному киноведу (она преподает в Школе-студии). Марина Алексеевна захотела рассказать нам свою жизнь. Я там появляюсь в прологе и помогаю Гале, как и она всегда помогает мне. Творчество – самое интересное, чем можно заниматься в нашей жизни.
интервью, январь 2013 года